Вышина его, должно быть, не меньше четырех метров. Человека, который стоит позади головы, не видно. Правый бивень имел почти три метра в длину. Левый – короче сантиметров на тридцать, окончание его кажется обломанным или стертым. Эта особенность удивила наших европейцев. Однако они не нашли бы в ней ничего удивительного, если бы жили в стране слонов подольше и лучше знали их обычаи. У слона – как у самца, так и у самки – левый бивень всегда короче и легче правого и больше блестит. Это объясняется тем, что, принимая пищу, слон хватает хоботом охапки покрытых листьями ветвей и заносит их в рот слева направо. Таким образом, ветви трутся о левый бивень и с течением времени стирают его. Кроме того, слон имеет привычку ощупывать почву именно левым бивнем. Короче говоря, слон – левша.

Вождь чернокожих все еще продолжал стоять в позе гладиатора, с копьем в руке.

– Да что это ты тут делаешь? – спросил его по-английски Александр, заинтересованный его поведением. – Слон убит, совсем-совсем убит. Его добивать не надо!

– Уйдите, белые вожди! Уйдите! – ответил бечуан.

– Почему?

Чернокожий что-то пробормотал, чего Александр не понял, отошел на шаг и, с силой раскачав свое копье, метнул его слону в брюхо. Затем он с изумительным проворством отскочил назад.

Раздался страшный треск. Кожа на слоне лопнула, образовался разрыв длиной в метр, и через него с шумом кузнечных мехов вырвались газы.

Альбер и Александр были потрясены. К счастью, они стояли чуть в стороне. Но бедняга Жозеф, который следил за каждым движением бечуана, был непреодолимой силой отброшен на самую середину реки.

– Карай! – выругался он и в ярости поднялся. – Бот гадина! Не иначе как у него б жиботе выла́ торпеда!..

– Ну вот, – хохоча сказал Альбер. – Теперь я понимаю, что проводник давал нам правильный совет. Вот уже часа три, как слон убит. А солнце шпарит. Естественно, что у слона образовались газы во внутренностях и кожа натянулась, как барабан. Говорят, если проколоть слоновую тушу, которая пролежала на солнцепеке целый день, то взрыв получится такой, точно выпалили из пушки. Я об этом слыхал и теперь вполне этому верю… Ну что ж, ешьте! – прибавил он, обращаясь к бечуанам.

Но как бы ни были эти бедняги измучены голодом, они отнюдь не набросились на тушу, вопреки ожиданиям молодого человека. Их вождь отрезал у слона хобот, ловко отделил передние ноги и со всей скромностью и вежливостью поднес эти наиболее лакомые части европейцам.

Затем он сделал знак.

Видели ли вы когда-нибудь, с какой яростью свора сент-юберских собак или пуатвинских полукровок, удерживаемая хлыстом псаря, бросается на припасенную для нее часть оленьей туши, едва лишь доезжачий приподнимет покрывавшую мясо оленью шкуру? Даже если видели, то едва ли сможете представить себе, как на гору слоновьего мяса набросились аборигены Южной Африки. Это была неописуемая мешанина из рук, ног, туловищ, содрогавшихся в неистовых конвульсиях. Вооруженные копьями, ножами, топорами, кирками, чернокожие, крича, урча, ревя, взгромоздились на свой чудовищный трофей. Они расталкивали друг друга, дрались на шероховатой шкуре слона, которую им с трудом удавалось вспороть, раздирали мясо руками, рвали сухожилия, ломали кости, купались в крови, валялись в жире, ныряли во внутренности. Голод терзал их все сильнее, они пожирали огромные куски сырого мяса целиком, не разжевывая, резкими глотательными движениями, словно животные на птичьем дворе, которые спешно стараются насытиться. Женщины, мужчины, дети полными пригоршнями поедали жир, куски кишок и все, что легко было проглотить.

Вскоре обнажился слоновий скелет. Среди чернокожих были и такие, кто целиком забрался внутрь слоновьего трупа и вылез оттуда покрытый кровью с ног до головы.

Это чудовищное насыщение длилось час. Затем, когда было уже немало съедено, когда вместо печально запавших голодных животов появились объемистые выпуклости и когда больше никто не жевал, несколько до отвала наевшихся сотрапезников замогильными голосами затянули странную заунывную песню.

Проводник не знал, как бы еще доказать свою благодарность трем европейцам, и, вместо того чтобы соснуть на песке и предаться перевариванию только что съеденной обильной пищи, стал рыть довольно широкую и глубокую яму. Когда она была готова, проводник опустил в нее слоновьи ноги, засыпал их золой, углем и хворостом, видимо собираясь оставить их так на всю ночь, как того требуют классические правила местной кухни. Но тут его остановил Александр.

– Мне было бы любопытно узнать, – обратился Шони к своему другу де Вильрожу, – какого роста был мой слон.

– По-моему, это трудно установить.

– Не очень.

– Черт! Во-первых, у тебя нет никаких точных измерительных приборов. Во-вторых, туша лежит на боку. Не вижу, что ты тут сможешь предпринять.

– А у меня на карабине, на прицеле, нанесены сантиметры и миллиметры, так что мне нетрудно отметить дециметр на куске кожи. А затем я перенесу этот дециметр на ремень и сделаю на нем десять делений. Вот тебе и метр.

– Ладно. Единицу измерения ты придумал неплохо. Но это еще не разрешает всех трудностей.

– Не торопись. Я измеряю длину окружности одной ноги слона. Получается метр и девяносто сантиметров. Помножить на два. Получается три метра восемьдесят. Это и есть рост слона.

– Да быть не может!

– Совершенно точно. Этот способ проверил знаменитый исследователь доктор Ливингстон и считает его безошибочным. Но, конечно, он применим только ко взрослым слонам.

– Браво, дорогой Александр! Ты молодец!

Затем Альбер обратился к вождю бечуанов, который был немало заинтересован его измерениями:

– А теперь, приятель, приготовь нам свое жаркое. Ибо если твои соплеменники уже наелись, то у нас животы все еще подводит.

Бечуан не столько понял слова, сколько догадался, о чем говорит белый, и показал, что несколько ломтей хобота жарятся у него на медленном огне.

– Вот и отлично! И спасибо за внимание. Если вкус соответствует запаху, то блюдо должно получиться восхитительное. Александр, Жозеф! За стол!..

– А хобот и в самом деле восхитительное блюдо! – заметил неутомимый болтун через несколько минут с набитым ртом. – Сейчас, когда наши тревоги миновали и это мясо вливает в меня свежие силы, мне становится неловко оттого, что я поддался дурному настроению.

– Еще бы! О чем тужить? Тебе даже не пришлось искупаться, и все твои ранки засыхают сами собой. Через два дня все пройдет! Но лицо у тебя такое, точно ты дрался с двадцатью злыми кошками.

– Ты прав, не стоит тужить! Тем более что для начала наши дела идут неплохо.

– Теперь у