В первое воскресенье апреля 2011 года на митинг под лозунгом «В защиту Москвы против строительной мафии» на Пушкинской площади собрались около 500 человек. На мероприятии присутствовали самые разные движения, в том числе обманутые дольщики, противники точечной застройки и градозащитники – представители Архнадзора, назвавшие первоочередными очагами сопротивления Пушкинскую площадь и Малый Козихинский переулок. О «синергетическом эффекте» объединения противников локальных строительных проектов поведала Е. С. Чирикова, получившая известность как лидер «Движения в защиту Химкинского леса», а позже вошедшая в число лидеров общероссийской оппозиции путинскому режиму [Клеман 20136]. На митинге на Пушкинской площади она отдала должное сообществам, созданным местными активистами. Чирикова довольна, что после четырех лет борьбы она, пролистав свою записную книжку, может, когда это необходимо, получить помощь от единомышленников. Или созвать товарищей на другое благое дело.

«Вот будут опять что-нибудь застраивать в Москве, Лена Ткач (из “Коалиции в защиту Москвы”) мне позвонит, я брошу клич, и уже придет [на помощь] не 20 человек, как раньше, а 120» [Митинг 2011].

Глава четвертая

Защитники города против лужковской машины

Как отмечалось выше, эта книга в первую очередь посвящена не сохранению московского культурного наследия как таковому. Заинтересованному читателю следует обратиться к двум выпускам двуязычного издания «Московское архитектурное наследие: точка невозврата (Moscow Heritage at Crisis Point)» [Сесил, Харрис 2007; Харрис и др. 2009]. О крупных разногласиях по поводу планов «Газпрома» возвести в Петербурге небоскреб писали М. Диксон [Dixon 2010] и А. В. Юрчак [Yurchak 2011]. Индустрию наследия в Ярославле исследовала Б. Митчнек [Mitchneck 1998].

В данной работе анализу подвергаются понятия о культурном наследии и нормативные взгляды на его охрану, фигурирующие в нарративе о взаимодействии участников. Простой вопрос «что такое здание?» может оказаться непростым, а вопрос «что с ним делать?» – еще более сложным и дискуссионным [Tait, While 2009]. Я стараюсь, как пишет Б. Латур, «кормиться разногласиями» [Латур 2014: 31]. А также следовать эмпирическому правилу ACT: «позволяется ли понятиям акторов доминировать над понятиями исследователей?..» [Латур 2014: 46]. Важно то, как чиновники, защитники культурного наследия и общественность воспринимают здания и понимают такие термины, как «исторический», «памятник», «реконструкция» и «сохранение».

Москва стоит перед той же дилеммой, что и другие исторические центры в эпоху глобализации: как сохранить неповторимую культурную самобытность, напоминания об истории, вплетенные в ткань города, и располагать при этом всеми услугами и удобствами, требующимися мегаполисам XXI века. Исторический центр Москвы насыщен разнообразными архитектурными сокровищами, которые в советское время пребывали по большей части в плохом состоянии. Спрос на офисы, торговые площади и элитное жилье в центре казался неутолимым, но уже существующим сооружениям не хватало необходимых удобств. К тому же девелоперы гнались за прибылями, притом что громадную часть дохода пожирала лужковская машина. Самым типичным «решением» при Лужкове было полностью выпотрошить старые здания, оставив только исторический фасад, радикально перестроив все остальное. Однако не так уж редки были случаи, когда исторические сооружения сносили до основания, чтобы расчистить место для новой застройки. Хотя россияне слывут политически пассивными фаталистами, многие москвичи прилагали усилия к тому, чтобы сократить масштаб разрушений и сохранить историко-архитектурное наследие столицы. «Места могут воплощать в себе историю и систему ценностей», – утверждает А. Когл [Kogi 2008: 114] со ссылкой на М. Оже [Оже 2017]. Конфликты из-за мест способны формировать истории и системы ценностей. П. Каннаво [Cannavo 2007: 6] обоснованно заявляет: «Защита мест от любых изменений являлась бы упражнением в географической таксидермии; это сделало бы места безжизненными». Но вопрос в том, кто решает, что надо защищать.

Хотя в правление Ю. М. Лужкова сторонники сохранения памятников редко одерживали победы, после его отставки осенью 2010 года ситуация резко изменилась. Как показано ниже, в главе шестой, администрация С. С. Собянина избрала иной подход к градостроительству и сохранению культурного наследия, особенно в историческом центре, хотя разногласия по-прежнему возникают, а на горизонте появляются новые проблемы.

Настойчивое стремление сохранить

На исходе советского периода один из ведущих специалистов по истории СССР М. Левин заметил, что «гражданское общество болтает, сплетничает, требует, сердится, различными способами выражает свои интересы» [Lewin 1988: 146]. Не все исследователи советского общества и власти согласились бы с тем, что в Советском Союзе существовало такое явление, как гражданское общество. Но очевидно, что движение в защиту культурного наследия в последние годы советской власти было частично автономным от государства, частично встроенным в него и предпринимало довольно независимые и даже оппозиционные действия, типичные для целеориентированных групп гражданского общества. В период правления М. С. Горбачева гражданское общество было еще незрелым, но движение за сохранение культурного наследия закладывало его основы, пусть и непреднамеренно. Градозащитники эпохи гласности могли опереться на наследие героического протеста, уходящего корнями в ранние годы сталинской диктатуры.

Т. Колтон в своем объемном, основательном труде о советской Москве объясняет, что Сталин и его соратники относились к реконструкции столицы как к войне против старого города [Colton 1995: 280]. Как и во всех сталинских «прорывах», «враги» не могли рассчитывать на пощаду. Были расстреляны несколько священников, протестовавших против выноса мощей из храма Христа Спасителя в 1931 году; отправлены в трудовые лагеря два эксперта по сносу зданий, отказавшиеся участвовать в уничтожении собора [Colton 1995:262]. В том же году Ассоциация новых архитекторов выступила с протестом против сноса Китайгородской стены, но безрезультатно [Colton 1995: 265]. В 1932 году Ассоциация влилась в официальный Союз советских архитекторов, нонконформистские ее члены были изгнаны, а другие объединения защитников культурного наследия распущены [Colton 1995: 307].

Пожалуй, самая узнаваемая достопримечательность России – храм Василия Блаженного – была намечена к уничтожению в 1933 году. Его спасла, по крайней мере отчасти, угроза П. Д. Барановского покончить с собой. Архитектор Барановский стал ведущим московским реставратором памятников архитектуры. С 1918 года он работал в Центральных государственных реставрационных мастерских, организованных ленинским правительством. В 1933 году Барановский был отправлен в ГУЛАГ, а в следующем году мастерские были ликвидированы [Colton 1995:267].

Барановского освободили из трудового лагеря в 1936 году [Colton 1995:267], но в Москву позволили вернуться лишь в 1944-м, когда его опыт понадобился для восстановления пострадавших во время войны зданий [Colton 1995: 351]. Урон, нанесенный войной, обеспечил реставраторов работой на многие десятилетия. По-прежнему занимаясь реставрацией, в 1964 году Барановский вдохновил молодежь на организацию городского клуба любителей русского искусства и зодчества «Родина». В недрах