«Джонатан уничтожит его. Не оставит от него ничего настоящего, кроме имени. А потом отнимет и его, заменив на номер, что присваивают в Зоне Отчуждения.

Это несправедливо. Просто несправедливо. Он же… Он же все сделал правильно. Его должны чествовать, как величайшего героя.»

Не в силах больше смотреть на допрашиваемого человека Йохан хотел закрыть видео, но руки дрожали, и он невольно перевел бегунок куда-то в конец многочасового допроса.

Мужчина на экране выглядел плохо, дыша поверхностно и прерывисто. Мокрые волосы прилипли к голове, нос и уши отдавали фиолетово-голубым, а губы были совершенно синими, кожа блестела от пота, а во взгляде читалась совершенно больная эйфория. У мистера Штернберга сдавило сердце, и он хотел выключить видео, но застыл, когда мистер Тейлор вдруг улыбнулся и сказал:

— Вы думаете, я не знаю, что меня ждет? Знаю. Джонатан уничтожит меня, извратит мою идею, не оставит от меня ничего, кроме имени, под которым уже не будет ровным счетом ничего от меня. Но это не важно. Мое имя не важно. Важна только мисс Тейлор. Ее имя. Она была обычной женщиной, которая не пережила нечто ужасное. И то, что ее имя стало знамением падения человеческой морали, покушением на первозданные законы природы, попыткой их извращения… Нет. Так не должно было быть. Пусть лучше каждый дурак, увидев, что сотая запись его робокота не найдена, и попытавшись понять в чем дело, узнает, что в его данных побывала «мисс Тейлор». Пусть это имя упоминается как вирус, сделанный сумасшедшим. Пусть оно запомнится хотя бы так. Но я верю, что для некоторых оно будет связано с искуплением.

Мистер Штернберг закрыл лицо ладонями, по щекам его текли слезы. «Я не забуду настоящего вас, мистер Тейлор», — беззвучно произнес он.

6 Буря

Кроваво-красное небо над Бостоном рассекали молнии. Пока оно ничем не отличалось от неба «обычного вторника», как здесь говорили, но сигнал тревоги заставил заключенных все бросить и спрятаться в ближайших укрытиях. Защитные костюмы не давали им возможности почувствовать изменение ветра, появление горького привкуса в воздухе, но сирена никогда не обманывала. Костюмы оставались в шлюзах, но внутренние помещения укрытий не защищали так хорошо, как основной блок. Но до него мало бы кто добежал. Двери блокируются в зависимости от атмосферных показателей, а успел ты укрыться от бури или нет, волновало только тебя.

Двадцать несчастных теснились на нарах, но никто не хотел разговаривать. День был тяжелым. К этому убежищу должны были бежать еще пятеро. Добрались ли они до другого места или встретили шторм снаружи, никто не знал. Говорили, что буря, должно быть, очень красива. Молнии полностью испещряют небо, оно наливается синевой, переходящей в черноту, ветер вздымает клубы мертвой земли, а вой, напоминающий песнь сверхъестественных созданий, перекрывает привычный звон в ушах. Правдивы ли истории, никто не знал. Окон ни в убежищах, ни в блоках не было, а и без того постоянно отключающиеся камеры в бурю вообще переставали работать. Те, кто видел шторм вживую, не могли о нем рассказать.

Многим было трудно сидеть. Головная боль, тошнота, звон в ушах: все привычные мучения в непогоду усиливались. Номер 1266 вырвало. Номера 1316 и 1199 последовали его примеру. Рвота 1199 была кровавой, он потерял сознание и свалился бы с нар, рискуя сломать шею, если бы 1439 не поддержал его. Что-то стукнуло о стену убежища, кто-то вскрикнул.

— Это волна? — спросил 1453, новенький, который больше всего боялся смерти из-за гигантского цунами.

— Вода бы ударила сверху и равномерно. Крыша бы не выдержала. — ответил 1316 вытирая рот. — Это «Крот» летает. Или «Ковырялка».

Снаружи тяжелая техника кружила, как листья на ветру, и все молились, чтобы целостность стен не нарушилась. Убежища и так не шли ни в какое сравнение с блоком, что чувствовалось по жжению на коже и привкусу горечи во рту. Когда буря кончится, ничего не останется на своем месте, даже буровые установки покорежатся. Но на этот случай они здесь и находятся: приводить вручную технику в чувство, а потом передавать минералы через кучу шлюзов, получая в обмен крохи, необходимые для жизни.

Уложив 1199, номер 1439, шатаясь направился к своему месту. Он пошкрябал грязную голову рукой, оставив между пальцами клок волос, а в волосах ноготь. Такой обмен позабавил его. Посмеиваясь под пристальными взглядами людей, названными преступниками, номер 1439 выкинул кусочки себя в контейнер для биоотходов. Этот мужчина действительно поражал товарищей по несчастью своим жизненным довольством. Кем он был, за что оказался здесь? Говорить о подобном было не принято. Он делился всем, чем мог, с другими обитателями блока В, старался всем помогать и постоянно улыбался своей все более беззубой улыбкой, и, казалось, совершенно не заботился о том, сколько он еще протянет в Зоне Отчуждения. Месяц? Два?

Для номера 1439 это не имело значения, ведь он успел позаботиться о том, что было действительно важно.

https://vk.com/nespeshnyi_art