Шнурок и правда вел себя, как живой. Он тянул Саманту за собой, дергал за руку, будто расшалившийся щенок на поводке. Приходилось идти.

– Если кто-то и выведет меня отсюда, то только он, – Саманта со вздохом погладила мягкую замшу. – Ой, что происходит?

Она шла уже довольно долго, миновала множество дверей, шнурок начал проявлять инициативу. Он принялся резкими рывками подталкивать к совсем неприметной двери.

«Открой ее. Открой ее. Открой!» – запульсировало в голове.

Глава 20

Переступив через порог, Саманта почувствовала пустоту под ногами, но не успела испугаться. Коридор Междумирья исчез. Вместо него она плыла по воздуху, ощущая его плотность, будто наступала на дрожащее желе. И почему-то не тонула.

Саманта осматривалась вокруг, пытаясь найти что-то, хоть отдаленно напоминающее двери. Но вместе этого перед глазами проплывали гигантские мыльные пузыри. И больше ничего.

Саманта в отчаянии прижала к груди руку со шнурком. Он вел себя прилично, не делая попыток вырваться. А в пузырях начинали появляться виднелись причудливые строения, будто сошедшие со страниц сказок. Саманта могла поклясться, что увидела корявую избушку на курьих ножках, по-змеиному изогнутые деревья и диковинные цветы, размером с трехэтажный дом. Оттуда послышалось жужжание. На миг представив, какого же размера там должны быть пчелы, Саманта поежилась. Она поспешила миновать этот пузырь, разглядывая следующие.

В Междумирье нет такого понятия, как время. И все-таки оно шло. Страх все больше утягивал Саманту в свои липкие сети. Неужели она больше не увидит Френсиса? И теперь обречена вечно блуждать среди этих дьявольских пузырей? Тут она состарится, поседеет и умрет. А ее тело останется дома, в их злом мире, лежать в коме в замке среди джунглей. И потом превратится в высохший скелет. Так больше никогда и не почувствует объятий Френсиса.

Слезы брызнули из глаз Саманты. Она не думала, что призрак может плакать, но… Сердце рвалось к потерянному среди чужих миров любимому. Что есть сил, Саманта закричала:

– Френсис! Рэ-эн!!! Рэн! Пожалуйста! Ты мне так нужен! Рэн! Отзовись, черт бы тебя побрал! Ненавижу тебя!

Молчание. Саманта понимала, что потихоньку сходит с ума, что этого нельзя допустить, но уже не могла контролировать эмоции. Резко остановившись, она начала срывать с запястья шнурок. А он вдруг полыхнул сиреневым пламенем. Саманту дернуло вперед и вверх, утягивая в мыльный пузырь, отливающий всеми оттенками изумруда, сапфира и агата.

Она зажмурилась, ощущая, как горячие слезы продолжают литься по щекам.

«Я люблю тебя, Рэн, – мысленно проговорила она. – Не знаю, смогу ли сказать это тебе лично… Но я люблю тебя. Где бы ты ни был, куда бы ни забросил тебя кристалл, держись. Выживи, слышишь? Живи».

***

Небеса непонятного мира горели странным сиянием. Они блистали спелой вишней, темной болотной зеленью и синей полуночью. Френсис застыл, как вкопанный, запрокинув голову вверх. И как могли так красиво слиться несоединимые цвета? Как в северном сиянии. Это был закат, так непохожий на тот, которым Френсис обычно любовался в своем мире.

Вспомнилось, как писал в такое время письма домой. Пачками. До того, как влюбился в Саманту.

По ветру пролетел листок бумаги. Френсис увидел отдельные фразы, узнал их.

«Привет, родная! Не переживай за меня, я держусь. Здесь и правда вечное лето, представляешь? Хотя я ненавижу пустыню, уже просто ненавижу этот песок… Не волнуйся, тебе нельзя, тебе нужен покой… Береги нашего малыша…» – Френсис писал это, будто говоря неестественно бодрым тоном.

Писал о том, что кормят, что с провиантом все в порядке. И неважно, что банку тушенки делили на всех и то не каждый день. А выживали на том, что Роб приловчился сбивать файерболами птиц. Писал, что держатся, что нормально все. А сами привыкали спать под звуки разрывающихся снарядов. Смеялся нарочно, что климат отвратительный, раскаленный песок и жара. Молчал о том, что у Джея обнаружилась астма, что он чуть не задохнулся у них на руках. А они тащили его до больницы битый час через пустыню, потому что внедорожник не приехал – угроза песчаной бури. Но нельзя, нельзя было говорить о таком Серафиме – женщин и детей принято беречь от всего плохого.

Слишком жесткая цензура, слишком много затаенной боли, слишком путанные и непонятные письма. Столько «слишком», что никто и не поймет, не почувствует эмоций, вложенных в скупые строчки. Только он сам да те, кто прошел с ним эти круги ада.

Глава 21

Френсис отправлял не все письма, лишь некоторые, тщательно проверяя каждую фразу, боясь сболтнуть лишнее. Тем более после того, как оказался шпионом среди Волков. Но и до этого, в основном, описывал погоду, жалуясь на жару, на влажность. Иронизировал, высмеивал свои страхи, но смерть сквозила между строк. Неизбежная и безжалостная, она стояла за спиной – старуха с косой и пустыми глазами, в которых плещется чернота.

Френсис вздрогнул, понимая, что на самом деле видит и темный балахон, и сморщенное лицо. Закат залил небо алой кровью, а на душе стало тошно. Захотелось выть, рвать на себе волосы, бежать, куда глаза глядят, спасаясь от неясных видений. Да, старуха была почти реальной, только чуть прозрачной. Жуткая беззубая усмешка, развевающиеся по ветру седые космы, морщинистые руки, протягивающие бурдюк с водой… наверняка отравленной.

Френсис зажмурился. На Земле можно было отвлечься от смерти. Когда стихал свист файерболов, становилось легче дышать. Когда удавалось увернуться от пуль, летающих вокруг разозленными пчелами, тоже. Здесь же старуха стояла на фоне пламенеющих облаков и будто ждала. А вокруг были лишь горячие камни причудливых форм да раскаленный добела песок.

– Думаешь, уйдешь от меня? – с губ старухи сорвался злобный торжествующий смех, похожий на карканье.

Картинки перед глазами сменились. И теперь Френсис видел, как файерболы все-таки находят своих жертв, а пули навсегда остаются в бездыханных телах, и песок становится красным, напоенным кровью… Он закрыл лицо руками, как напуганный мальчишка.

«Нет, нет, нет! Я не могу сойти с ума здесь! Я должен найти Саманту!» – отчаянно закричал Френсис про себя.

***

Наверное, впервые в чужом мире Саманта по-настоящему испугалась. Вроде бы с виду все выглядело безмятежно. Темные заросли, старый покосившийся мост, перекинутый через давно высохшую речушку, густые чернильные сумерки, опускающиеся на мир… Стояла абсолютная тишь, нарушаемая лишь легким шорохом листвы.