схлынула: кто-то кутил или загорал на черноморском пляже, кто-то просто отдыхал в местном санатории – как вдруг земля под ногами зашлась в неистовом припадке. Как вспоминал потом один из тогдашних курортников, в одночасье райский морской уголок обернулся местом, где дети взрослеют до срока. Оставшиеся одиннадцать отпускных дней отдыхающие провели на улице, засыпая под сенью кипарисов, вернувшись же с моря в Москву, впервые в жизни они страшно обрадовались просто оказаться дома[55].

Несмотря на уязвимое с геополитической точки зрения расположение полуострова, советским властям потребовалось несколько недель, чтобы успокоить взволнованное население и установить хотя бы видимость порядка. В последующие годы стало фактически хорошим тоном восхвалять спокойствие и хладнокровие советских граждан перед лицом стихийных бедствий: подобное поведение расценивалось как следствие большевистского воспитания; однако же в двадцатые годы население оказалось способно лишь на панику. К примеру, вышедший на советские экраны в 1926 году нашумевший «Намус» А. И. Бек-Назарова открывался как раз кадрами разрушительного землетрясения и вызванной им паники[56]. Так что когда в 1927 грянуло реальное землетрясение, хаос уже был разлит в воздухе. Паника описывалась и в популярной литературе: уже упоминавшиеся выше герои «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова добираются до одиннадцатого стула как раз в тот момент, когда разразился первый толчок сентябрьского землетрясения. Описанное в этом всенародно любимом произведении смятение вполне соответствует воспоминаниям очевидцев [Ильф, Петров 1961: 369–371][57]. В Евпатории ходили тревожные слухи о растущем количестве жертв; местная милиция «по неизвестной причине открыла беспорядочную стрельбу в воздух», также поддавшись панике[58]. Местная газета «Красный Крым» как могла призывала читателей сохранять спокойствие, опубликовав на следующий же день правительственное сообщение, призывавшее не верить «бредовым историям и россказням» о землетрясении, подчеркивая, что ни слова правды в них нет[59]. Но пока земля под ногами ходила ходуном, «сарафанное радио» не уступало по силе воздействия всему советскому правительству.

Крымские власти, без сомнения, переживали за местных жителей[60], но вместе с тем их заботили и долгосрочные экономические последствия в сфере туризма и отдыха. Пока Советское государство готовилось к большому индустриальному рывку, крымское руководство сосредоточило свои усилия в антииндустриальном направлении. Буколический курорт нуждался в восстановлении, и, в отличие от индустриализации, восстановительные работы планировалось проводить совместными усилиями представителей РСФСР и всех имеющих время и силы помочь. Без тени смущения «Красный Крым» публиковал официальные заявления касательно того, что государство попросту не располагает достаточными ресурсами для самостоятельного устранения всех разрушений. К примеру, нарком просвещения А. В. Луначарский прямо писал, что «без помощи советской общественности Крыму нескоро удастся оправиться от полученных ран». Руководитель же комиссии по восстановлению подчеркнул, что государство действительно не в состоянии справиться с ситуацией собственными силами, но если к делу подключится общественность, то Крым вновь станет гостеприимным курортом для советских и интернациональных революционеров[61].

Ответственная комиссия, сформированная при Наркомздраве, должна была разработать стратегию действий по преодолению последствий бедствия, однако финансировать ее реализацию было нечем: в 1927 году советская экономика все еще остро переживала последствия «ножниц цен»[62] (то есть неуклонного роста цен на промышленные товары и падения на сельскохозяйственные). Уровень безработицы был невероятно высок, а в партийных кругах нарастало недовольство НЭПом[63]. Когда РСФСР обратилась к центральному правительству за субсидиями для проведения работ, оттуда поступил ответ, что лишних денег нет, а бюджет республики вполне позволяет ей самостоятельно провести все необходимые спасательные мероприятия[64]. В свою очередь, и крымские чиновники настоятельно требовали от РСФСР увеличения бюджета операции, в ответ на что РСФСР обвинила их в завышении масштабов разрушения с целью получить финансирование на новые строительные проекты на полуострове. Кроме того, РСФСР обвиняла крымское руководство в том, что деньги требовались также и «на строительство домов, которых прежде и вовсе не существовало». И действительно, когда крымчане говорили о «восстановлении» после землетрясения, они имели в виду подлинную трансформацию экономики полуострова[65]. Дискутируя по этому поводу с крымским руководством, РСФСР непрестанно напоминала, что государство не может взять на себя всех затрат – ведь когда Поволжье или Дальний Восток страдают от паводков, государство точно так же отклоняет требования крестьян и мещан полностью компенсировать их убытки[66].

Чиновники, отправившиеся в Крым и общавшиеся с крестьянами, всячески старались опровергнуть слухи о том, что у правительства достаточно средств, чтобы отстроить все разрушенные дома[67]. Но вместо того, чтобы спешно заняться строительством нового жилья, членов комиссии куда больше интересовала возможность подлатать как можно больше старых домов. Поставки строительных материалов на дальние расстояния – всегда один из наиболее затратных пунктов после стихийных бедствий, так что в 1927 году Крым довольствовался своими, весьма скудными запасами стали и цемента, не имея достаточных средств, чтобы заказывать их у других республик[68]. Считалось, что даже саму мысль об инвестировании в строительство дорогостоящих «сейсмостойких» зданий следует отложить на будущее[69]. Также руководство РСФСР не желало пересматривать страховые обязательства на случай стихийных бедствий: Госстрах, по их мнению, не был обязан выплачивать страховые за разрушенные землетрясением дома, однако в определенных случаях мог предложить какую-то компенсацию[70].

Крымские чиновники, в свою очередь, ясно заявили, что и не требуют полной компенсации. Ликвидацию кулаков как класса Сталин объявил лишь в декабре 1929 года, но уже в 1927 году крымские власти не видели большого смысла в том, чтобы финансово помогать и без того состоятельным крестьянам. Так что было решено, что помощь частным собственникам не входит в сферу их ответственности[71]; деньги причитались исключительно беднякам и малоимущим крестьянам[72]. Чтобы облегчить бремя РСФСР, крымские власти предложили пятилетний план финансовой помощи и проведение неспешных, но надежных восстановительных работ[73]. Главной же головной болью оставалась прибрежная санаторная зона, получившая серьезные повреждения. Если не удастся восстановить разрушенные здания, то местный бюджет лишится важнейшей статьи дохода; а не будет дохода – застопорится и дальнейшее восстановление[74]. РСФСР предлагала помочь с восстановлением лишь некоторых из пострадавших санаториев (и прежде всего тех, что числились на балансе государства). А потому множество коллективных обращений – к примеру, от местного профсоюза – по поводу субсидирования реконструкции санатория были отклонены[75]. В целом же крымские власти то и дело сетовали на «мизерные» суммы, предложенные региону в качестве помощи, тогда как в целом землетрясение нанесло убытков приблизительно на тридцать два миллиона рублей[76].

Впрочем, несмотря на всевозможные перипетии, Крым все же получил как прямую финансовую, так