Шрифт:
Закладка:
– Если она с ним сбежит, тётка меня убьет, – сказал я.
– А что, это аргумент, – Гройль в моей голове как будто захлопал в ладоши. – Жизнь – штука ценная. Ну так придумай что-нибудь.
Как по команде, тьма схлынула прочь. Я остался стоять на усыпанном хвоей пригорке.
«Wexen, Hexen, Silbermond», – пробормотал я. Но перекинуться удалось только с третьей попытки. Здешней энергии едва хватало на превращение.
Зато я на четырех лапах был убедителен.
Я ухмыльнулся по-волчьи – так, чтобы стали слегка видны белые зубы.
– Вот видишь, все у тебя получилось, – похвалил Гройль. – Как раньше говорили в таких случаях: да пребудет с тобой сила! Давай. Дерзай. Выручай сестренку.
Я втянул воздух носом. Зачем-то взрыл землю задними лапами. И бросился вперед.
Через мгновение я стоял на полянке у костра. Просто стоял и смотрел и неторопливо помахивал хвостом.
Медитацию пришлось вынужденно прервать. Идиотский хоровод распался. Точнее, разлетелся. Примерно так, как разлетаются шары на бильярде от первого удара.
Заговорщики убегали вприпрыжку и вопили на разные голоса. Маркес и здесь задавал тон. Да еще норовил командовать:
– К озеру! К озеру! – орал он. – Волк не пойдет в воду! Откуда здесь вообще волки? И это… позвоните в полицию кто-нибудь! Я телефон потерял!
Я наслаждался.
Когда последний лузер скрылся между соснами, я подошел к Веронике. Она сидела одна у догоравшего костра, закрыв лицо руками. Вряд ли она плакала. Просто ей было тоскливо. Если честно, мне тоже.
Я опустил голову и прижал уши. И слегка поджал хвост.
– Прости, – сказал я беззвучно.
Я знал, что она поймет. Ведь мы были близкими по крови. Когда-то я уже рассказывал об этом.
– Чтоб ты сдох, зверюга, – проговорила Вероника, не поднимая взгляда. – Зачем ты так с ними?
– Я просто посмеяться хотел, – сказал я. – А они не поняли.
Тут моя сестренка все-таки всхлипнула.
– Перекинься обратно, – попросила она. – Ненавижу, когда псиной воняет.
Я послушно сменил облик. Подтянул джинсы на коленках и присел рядом.
– Вот и я, – сказал я. – Не обижайся, Ника…
Тогда она наконец посмотрела на меня. Улыбнулась сквозь слезы:
– Надо было тебя и дальше мюслями кормить. И овсянкой. А то одичал совсем.
– Я бы тогда твоего Маркеса сожрал.
Вероника брезгливо поморщилась.
– Никакой он не мой. Слышишь, Сережка? Я сама по себе. Запомни это.
– Так я зря, что ли, старался?
Вероника покачала головой.
– Я и так всё про него знаю, – серьезно сказала она. – Просто… если не с ними… с кем мне еще быть? Я же не могу перекидываться, как ты. А с другими мне неинтересно…
На берегу озера пахнет перепрелым камышом и тиной. Революционеры во главе со своим вождём стоят по пояс в воде. Похоже, они решили спастись таким образом от бешеного волка-оборотня с горящими глазами и оскаленными клыками. В целом у них получилось.
Правда, у некоторых уже течет из носа.
– Волк убежал, можешь выходить, – говорит Вероника Маркесу. – А то отморозишь себе что-нибудь.
Вместо ответа он что-то невнятно мычит.
– Я уезжаю отсюда, – говорю я Веронике. – Ты со мной?
– Я остаюсь.
Солнце садится, и небо становится фиолетовым. Я иду по давешней дорожке, подсвечивая путь фонариком. Туман висит между сосен, не делая попыток преградить мне путь. Пару раз я спотыкаюсь об корень. Все-таки это непростой лес, думаю я.
Такси приезжает минут через десять. Я помню этого водителя. Совсем недавно, в прежней жизни, он забирал нас с тетей Эллой и ее чемоданами.
Таксист приветливо улыбается и спрашивает:
– Может, сразу в аэропорт?
– Не, пока не надо, – отвечаю я.
Всю дорогу у меня в голове крутится бредовое заклинание:
Тьма не спрашивает: «кто вы?»
Тьма придет, а мы готовы!
Что до меня, то я не готов. Я ни к чему не готов. И я не знаю, что со всем этим делать.
* * *
Тьма пришла в один из солнечных дней, на майских праздниках.
Мне было совершенно нечем заняться. Лизе тоже. Проблема была в том, что она скучала на каком-то секретном курорте, куда ее на неделю вывез папаша, а я маялся от безделья в Питере.
Я помню, как это случилось. Утром я стоял у окна в своей спальне на втором этаже. Отсюда, как вы помните, была видна автобусная остановка прямо перед нашим домом, а также весь двор и даже часть соседского. На остановке было пусто, у нас во дворе – тоже. Садовые гномики делали вид, что охраняют территорию, теткины яблони готовились расцветать, но тоже как-то лениво: наверно, понимали, что хозяйка далеко и позаботиться о них некому. Зато у соседей по дорожкам с визгом бегали разнообразные дети. За ними гонялась мелкая белая собачка по кличке Ферджи. Она непрерывно лаяла, как игрушка с пищалкой.
Я вспомнил своего Пушистика. Плюшевый щенок так и остался в Чернолесье, в доме у Германа. Я вдруг вспомнил о нем, уже когда садился в поезд, и пожалел. А потом постарался забыть.
Итак, я стоял у окна и размышлял, не послать ли сообщение Лизе. Мне хотелось ее увидеть. Правда, жрать хотелось не меньше. Между тем Вероника с утра не выходила из своей комнаты: кажется, она валялась в постели, хрустела какими-то снеками и не спешила готовить мне завтрак. Я слышал, как она болтает сразу с несколькими подругами и парнями в общем чате. Моя кузина не умела долго грустить.
Я бы тоже не грустил, если бы не черные жирные блестящие ручейки, которые струились по противоположной стороне улицы, вдоль тротуара. Они обтекали припаркованные машины, разбегались в разные стороны, лениво обгоняли друг друга и снова соединялись, как живые.
Их видел только я. Но я знал, что это означает. Туман добрался и до нас.
Я не боялся. Но мне было тоскливо.
Как там говорил Лизкин папа, господин Смирре? Кажется, спрашивал: что я буду делать, когда черный туман придет к нам в дом?
Ответ: я не знаю, что делать.
К остановке медленно подъехал автобус. Сверху я видел его грязноватую зелено-голубую крышу с какими-то люками. Он открыл двери, подождал, снова закрыл и двинулся прочь. Никто из него не вышел и никто не сел. Только потревоженные черные кляксы недовольно расползлись по асфальту и опять слились в одну тонкую, масляно блестящую речку.
Но что-то изменилось. Черная речка замедлила течение,
