— Да.

— Мило! — Хейван открывает дверь машины и выпрыгивает. — Удачи, чтобы убедить маму. — Ее истерический смех обрывается, когда та захлопывает дверь.

— Спасибо, малышка. Мне это понадобится. — Я смотрю, как Хейван вбегает в здание, как швейцар встречает ее дружелюбной улыбкой, которую она тут же возвращает ему, и завидую, что он разделяет ее радость.

Ванесса

— Двойной мартини с водкой, три оливки.

— Дерьмовый день, да? — говорит Тэг по телефону.

Как только приехала в отель, я позвонила ему и отправилась в бар отеля, вместо того чтобы подняться в свой номер и переваривать последние пару часов наблюдений за Хейван с этой новой семьей. Семьей, которая приняла ее как родную без теста на отцовство. Да он им и не нужен. Эти глаза, улыбка и характер — она Норт до мозга костей. И все это время Хейс оставался на заднем плане, знакомясь со своей дочерью на расстоянии. В какой-то момент я рискнула бросить взгляд в его сторону и чуть не сломалась от восхищения в его глазах, когда он наблюдал за тем, как Хейван задает миллион вопросов. Я чувствовала себя так, словно подсматривала за личным моментом, когда он ловил каждое ее слово. После этого я больше не смотрела на него. Не могла вынести чувства вины за то, что разлучила их. И когда смотрела на него, то испытывала жгучий гнев от того, что он мог смотреть на нее с такими чувствами, когда она ему изначально была не нужна.

К тому времени как мы уехали, я была эмоционально изранена, как будто провела тридцать раундов, играя в боксерскую грушу со своим сердцем.

Именно чувство вины дало о себе знать, когда Хадсон предложил Хейсу отвезти ее домой.

— Сегодня было... — Я выдыхаю, как будто весь день задерживала дыхание. — Очень много всего.

— У тебя измученный голос.

— Эмоционально.

— Мне жаль. Как поживает наша девочка?

— Спасибо, — говорю бармену и беру свой напиток. Большую его часть я выпиваю одним глотком. — Не знаю. Она выглядит хорошо, но со мной почти не разговаривает. Не знаю, сколько в этом показухи, а сколько реальности. Я беспокоюсь за нее.

— Она ближе к тому, чтобы захотеть вернуться домой?

— Думаю, ей нравится иметь семью.

— У нее всегда была семья в Маниту-Спрингс, — говорит Тэг.

— Ты понимаешь, о чем я. — Кровная семья.

Я хочу этого для Хейван.

Когда я узнала, что беременна, мой отец баллотировался в сенаторы и отстаивал консервативные семейные ценности. Родители беспокоились, что моя беременность повредит папиной кампании. Будучи строгими сторонниками принципа «за жизнь», единственным очевидным вариантом было отправить меня подальше на девять месяцев, где я бы родила ребенка и отдала его на усыновление. Они бы рассказывали всему миру, что я занимаюсь миссионерской работой в какой-нибудь стране третьего мира, где нет электричества, и я смогу вернуться без ребенка и сохранить их предвыборную кампанию без единого пятнышка.

Я согласилась. Пока не почувствовала, как Хейван впервые толкнулась.

Я поняла, что никогда не смогу отпустить ее. Поэтому переехала из учреждения в Денвере, куда меня отправили родители, в Маниту-Спрингс.

Люди в Маниту-Спрингс стали для меня единственной семьей. И хотя я благодарна им за это, мне всегда хотелось большего для Хейван.

Я потеряла Хейса и свою семью в течение нескольких месяцев, и хотя это было больно, я превратила эту боль в огонь, который придал мне решимости построить жизнь для Хейван и для себя.

— Хватит о моей драме. Что происходит дома?

Тэг вводит меня в курс всех последних сплетен маленького городка. Я отвечаю в нужных местах, но мои мысли витают в прошлом, наблюдая за реакцией Хейван и семьи Норт на нее. В их глазах светились гордость, благоговение и юмор по поводу того, насколько она похожа на Хейса.

Когда Хейван впервые улыбнулась, я чуть не упала в обморок от того, как сильно она была похожа на Хейса. Ей было всего несколько недель от роду, а крошечный комочек розовой кожи и темных волос был способен одним взглядом сокрушить мое сердце. В тот день я разрыдалась. Потом ожесточилась и поклялась никогда больше не плакать из-за Хейса Норта.

— ...потому что доставка пива опоздала.

— Хм... — Грызу свои оливки — самое большое, что я съела после йогурта, который был на завтрак сегодня утром.

— Ванесса. — В голосе Тэга звучит беспокойство. — Возвращайся домой. Ты сама на себя не похожа.

— Мне жаль. Знаю. Но я в порядке. Обещаю.

— Я скучаю по тебе.

Черт.

— По вам обоим, — уточняет он.

И что мне на это ответить? Я скучаю по нему, наверное. В том смысле, что мне не хватает кого-то, с кем можно потусоваться, поужинать, выпить, пообщаться. Но я знаю, что не скучаю по нему так же, как он по мне.

— Я поговорю с Хейван завтра и посмотрю, сможем ли мы принять какое-то решение о том, когда вернемся домой.

— Ты скучаешь по мне?

Почему он так со мной поступает?

— Ты лучший друг, который у меня когда-либо был. — Я верчу зубочистку и две последние оливки в своем бокале. — Конечно, я скучаю по тебе...

— Несс.

Я подпрыгиваю от звука голоса Хейса, раздавшегося у меня за плечом. Разворачиваюсь на барном стуле, и да, мне это не показалось.

Хейс стоит там, засунув руки в карманы, с пугающим выражением на своем дурацком красивом лице.

— Тэг, — говорю в трубку, все еще глядя на Хейса. — Я тебе перезвоню .

— Все в порядке?

— Да, нормально. Пока.

— Ван...

Я кладу трубку и поворачиваюсь обратно к бару, где кладу телефон экраном вниз рядом со своим напитком.

Хейс занимает место рядом со мной, и его глубокий голос вибрирует в воздухе между нами, когда он заказывает скотч.

— Что ты здесь делаешь?

— Пришел поговорить с тобой.

— Как ты узнал, что я буду в баре?

Он принимает свой скотч с кивком.

— Удачная догадка. — Он делает глоток, и мой взгляд падает на его адамово яблоко.

Я целовала эту шею. Однажды в шутку поставила ему засос. На этой самой шее.

— Как твои родители? — Глупый вопрос, но это нейтральная тема. Я