— Ты обратила внимание, как папочка держит ребёнка? Голова малыша в два раза меньше бицепса Реми, — говорит Пандора.

Боже. Надеюсь, я смогу увидеть, как Ремингтон Тейт смотрит на Брук любящими голубыми глазами и улыбается ей со своими ямочками на щеках.

— Кстати, я попросила Кайла пойти со мной на свадьбу. Понимаешь, мне просто хочется положить конец этим лесбийским слухам, — сообщает она мне об этом в лифте.

— Правда? — спрашиваю я, внезапно почувствовав себя отвратительно. — Отлично. Тогда, получается, я буду третьей лишней.

7

ПЕЧАТЬ НА ВСЮ ЖИЗНЬ

Грейсон

Мне всегда снится один и тот же сон.

Он никогда не меняется.

Всегда одно и то же количество мужчин.

Всегда одно и то же время – 4:12 дня.

Я выхожу из автобуса.

На подъездной дорожке к дому выстроилась вереница машин.

Слова моей матери, словно звон колокола, звучат в моей голове: «Однажды он найдёт нас, Грейсон. Он захочет забрать тебя у меня».

«Я не позволю», – обещаю ей.

Но в тот миг я понимаю, что он нас нашёл. Отец, которого я никогда не видел. И на кого моя мать не хотела, чтобы я был похож.

Я стягиваю с плеча лямку рюкзака и сжимаю её в кулаке, готовый обрушить на кого-нибудь полсотни килограмм тетрадей с домашними заданиями и учебников.

В гостиной стоят десять мужчин. Сидит только один. Я знаю, что это он, и кровь в моём теле начинает бежать быстрее. Это всего лишь родная кровь, и, хотя я никогда раньше его не видел, но всё моё существо его узнаёт. У меня не его глаза, но его брови, прямые, чётко очерченные и вечно нахмуренные. У меня его тонкий нос, его мрачный взгляд. Отец рассматривает меня, и по его лицу марширует парад смешанных эмоций, большее количество эмоций, чем я позволяю ему увидеть у себя.

— Боже, — потрясённо выдыхает он.

Затем я замечаю свою мать. Она тоже сидит на одном из стульев, её медовые волосы спутаны, лодыжки связаны, руки туго стянуты за спиной. Она дрожит, и несмотря на то, что её рот заткнут красным платком, пытается со мной заговорить, но слова заглушаются тканью.

— Что ты с ней сделал? Отпусти её!

— Лана, — говорит мой отец, игнорируя меня, его внимание теперь переключается на мою мать. — Лана, Лана, как ты могла? — Он смотрит на неё полными слёз глазами. Но на каждую слезу, пролитую отцом, моя мать проливает дюжину слёз, оставляющих следы на её лице.

— Отпусти её, — снова говорю я, поднимая рюкзак и готовясь запустить им в него.

— Поставь на место… мы сделаем так. — Моей первой ошибкой было послушаться его. Я опускаю рюкзак. Отец становится передо мной на колени и протягивает чёрное оружие, затем понижает голос, чтобы только я мог его услышать. — Видишь? Это SSG с глушителем, так что никто ничего не услышит. Он не на предохранителе и готов к использованию. Застрели одного из этих людей, любого, и я пощажу твою мать.

Мама сильно плачет, качая головой, но отвратительный лысый мужчина, стоящий позади неё, сжимает её шею, не давая двигать головой. Я отхожу на шаг от рюкзака. Он рядом со мной на достаточно близком расстоянии, чтобы ударить по нему ногой, как по футбольному мячу. Я играю в футбол, и могу послать его через всю комнату. Но в кого? А что, если попаду в свою мать?

Я осматриваю оружие и задумываюсь над тем, сколько в нём пуль. Недостаточно, чтобы убить всех, но для того, кто её держит, хватит. Я поднимаю его, озадаченный тем, что моя рука не дрожит. Оружие тяжёлое, и нет никакого страха, только необходимость освободить маму.

Смотрю на мужчину, удерживающего её за шею.

Глаза матери полны слёз.

Однажды он найдёт нас, Грейсон…

Я целюсь как можно дальше от мамы в самую большую часть тела мужчины.

Стреляю.

На его лбу появляется аккуратная тёмная дырка. Мужчина падает.

Мама кричит сквозь кляп и плачет ещё истеричнее, брыкаясь обеими связанными ногами в воздухе.

Отец с удивлённым видом забирает оружие и гладит меня по голове.

Несколько мужчин поднимают мою мать на ноги и тащат вниз к лестнице в гараж.

— Что вы делаете? Куда вы её ведёте? — Я хватаю свой рюкзак и замахиваюсь им на одного мужчину. Другой подходит, хватает меня, сжимает мои руки и раздражённо фыркает в ухо:

— Сынок, сынок, послушай меня, они заключили сделку, и она потеряла тебя. Она лишилась тебя!

— Она никогда не лишится меня. Мама! — Я выхватываю у мужчины из-за пояса нож, вонзаю ему в глаз и прокручиваю. Мужчина с воем отпускает меня, из него хлещет алая кровь, а я сбегаю вниз по лестнице и слышу, как заводится машина.

Отец ловит меня. Влепляет пощёчину. Затем наставляет на меня пистолет. И улыбается, когда я замираю.

— Грейсон, сын мой, даже твои инстинкты заставили тебя остановиться. Ты ведь видел, как такая штука только что убила человека. Ты же не хочешь умереть. Если умрёшь, то не сможешь её спасти. Так что?

Всё моё тело парализовало. Он мило улыбается и приобнимает меня, прижимая пистолет к виску.

— Я знал, что ты мой сын. Я сказал твоей матери, что нехорошо держать тебя вдали от меня. Тринадцать лет, Грейсон. Тринадцать лет я искал тебя. Она утверждала, что ты не мой сын. Я сказал ей, что если ты докажешь, что в тебе течёт моя кровь, то уйдёшь со своим отцом туда, где твоё место. — Он расслабляется и с гордостью меня изучает. — Я предоставил тебе выбор застрелить человека или нет.

Он смотрит на лестницу, где, как я знаю, лежит неподвижное тело. Тело, которое из-за меня больше не будет двигаться.

— Ты убил его. Пуля попала прямо в голову. Ты мой сын, каждая твоя клеточка – моя; ты станешь могущественным и внушающим страх.

Его голос леденит кровь. Когда мы поднимаемся наверх, и я вижу мертвеца, то ничего не чувствую, никаких угрызений совести, ничего. Я хочу убить каждого, убить всех, кто причинил боль моей матери.

— Где она? — спрашиваю безжизненным голосом. Вместе с этим человеком я убил ещё кое-кого. Самого себя.

— Её отвезут в другое место. Потому что настоящих мужчин женщины не воспитывают, слышишь меня? Мой сын не будет воспитываться