— Почему? — крикнул отец, закашлявшись от усилий, которые потребовались, чтобы это сделать.

— Потому что это ничего не изменит. — Тихо кипя внутри, я сжал руки в кулаки, костяшки впились в кожаные перчатки.

Сейчас я нахожусь вне дома, работаю над третьим пунктом из списка, но никак не могу выкинуть принцессу из головы. Не могу забыть её зелёные глаза и то, как из зелёных они превращались в тёмные изумруды, когда она кончала, как какая-то грёбаная ракета, содрогаясь и извиваясь подо мной. Мелани – тот драгоценный бриллиант, который хочет украсть каждый грабитель, тот котёнок, за которым хочет погнаться каждая собака, кобылица, которую хочется объездить, обуздать и приручить – но не насовсем. О, нет, не навсегда, потому что её дикость возбуждает. Её дикость заставляет стать ещё более диким. Её дикость делает тебя чертовски ненасытным.

Проклятье, в последние дни я чувствую себя таким невообразимо голодным, словно не ел уже сто тысяч недель.

Чёрт подери! Убирайся из моей головы, принцесса.

Как только я устраиваюсь за столиком в парке, появляется, наконец, моя цель.

Когда он проходит мимо, я продолжаю сидеть с прикрытыми авиаторами глазами и читаю разложенную на столе газету, под которой надёжно спрятан мой полуавтомат SIG[9].

— Садись, — говорю я так тихо, чтобы никого не насторожить, но достаточно громко, чтобы быть услышанным этим несчастным гадёнышом, с которым приходится здесь нахрен возиться.

При звуке моего голоса он вздрагивает и лезет в карман за тем, что, как я предполагаю, является каким-то средством самозащиты.

— Парни вроде тебя не в состоянии этого увидеть, но можешь поверить, со всех сторон на тебя нацелены винтовки снайперов. Так что тебе лучше сесть.

Мужчина падает как свинцовое грузило на стул, который я пинком подталкиваю к нему.

— Итак, — говорю я, складывая газету и сосредотачивая на нём всё своё внимание, в то время как моё оружие всё ещё находится под сложенной бумагой и направлено прямо ему в сердце.

Я сдвигаю авиаторы на макушку и, откинувшись назад, изучаю мужчину. Среднего возраста. Дожив до стольких лет, он, вероятно, понял, что до конца своих дней застрял на дерьмовой работе, и тогда решил сделать ставку в надежде найти путь к лучшей жизни, а вместо этого всё стало только хуже.

— Вчера я заглянул к тебе домой, чтобы оставить небольшой подарок, но побоялся, что твоя жена увидит содержимое, а, принимая во внимание характер подарка…

Свободной рукой я подвигаю ему коричневый конверт. Мужчина открывает его дрожащими руками. Когда на стол вываливаются снимки, где изображён он и голая задница его любовницы, от лица несчастного отливает кровь.

— Твою… — задыхается он.

— Она держит тебя за яйца, да? — наклоняюсь ближе, чтобы мужчина мог меня хорошо слышать. Тут же вспоминаю о своих собственных яйцах и маленькой сексуальной голой проблеме, которая в последнее время сводит меня с ума, и моя кровь закипает. — Думал, что сможешь трахнуть эту цыпочку один раз и уйти, но не смог. Она была дикой и тебе это понравилось. Смотрела на тебя так, словно ты был грёбаным божьим даром для женщин; должно быть, тебе это тоже понравилось. — Я замолкаю на три удара сердца, в то время как моя цель становится все бледнее и бледнее. — Держу пари, ты одержим ей, одержим тем, как пахнут её волосы, тем, как она улыбается, как ходит, как флиртует с другими ёбанными мужчинами… Так вот, Хендрикс, я здесь, чтобы сообщить, что у тебя долг перед «Андеграундом» сто шестьдесят восемь тысяч четыреста тридцать четыре доллара за проигрыши в азартных играх, и мы готовы его получить.

Откидываюсь назад и надвигаю на глаза авиаторы.

— Ты не можешь содержать свою киску на мои деньги. Тебе всё ясно?

Парень побледнел как привидение, поэтому можно с уверенностью предположить, что ему всё нахрен ясно.

Я складываю газету и засовываю SIG и всё остальное в карман куртки.

— Один из моих людей встретится с тобой здесь завтра. — Я встаю, потом наклоняюсь к нему и говорю: — У меня есть копии фотографий. Ты получишь их, когда вернёшь то, что должен, но не испытывай моё терпение. У меня так же, как и у тебя, есть большая причина, чтобы побыстрее всё это закончить. — Моя мать. Моя свобода. И мои собственные долбаные яйца, за которые меня держит девушка с золотыми волосами, зелёными глазами и вышибающей дух улыбкой. Да уж, я в ещё большем дерьме, чем этот бедняга.

Когда объект уходит, мы с Си Си молча идём проверять команду. Она находится на напичканной камерами наблюдения «яхте», похожей на морской дом какого-то больного Большого Брата.

Мой отец сидит там, радуясь, что покинул своё жилище, и вникает в суть разработанного плана. Что касается команды…

Я веду слежку за Дереком, чтобы убедиться, что он не выдаст того, что знает, но что касается остальных, я всегда наблюдаю, отслеживаю звонки, просматриваю записи камер видеонаблюдения. Клятва на крови – это хорошо, только я не доверяю даже собственной тени.

И первым, кого необходимо было проверить – это Си Си, потому что он самый близкий мне брат, и я должен знать кому он верен – моему отцу, который кормил его все эти годы, или мне, его кровному брату.

~

— Что ты скажешь, если я сообщу тебе, что в этом стакане смертельно опасное вещество, и попрошу отнести его моему отцу?

— Скажу «да», придурок, а по-твоему, что бы я сказал? — отвечает Си Си, засунув зубочистку в рот и оставив её там. Мы стоим около спальни моего отца, где он находится под круглосуточным наблюдением медицинской бригады. Дверь приоткрыта, и мы видим, как отец, не обращая на нас внимания, разговаривает с Эриком.

— Хорошо. Поскольку ты единственный, кому я доверяю, тебе лучше пойти. Так что иди. — И протягиваю Си Си стакан. — Возьми, но осторожно.

Он смотрит на меня.

— Я знаю как быть осторожным. Только мне хотелось бы знать. Ему будет больно?

— Не так сильно, как он заслуживает, но да. — Я медленно отодвигаюсь назад и смотрю, как Си Си ловко переливает жидкость в стакан с лекарством моего отца. Мерзавец несёт его и шепчет отцу: — Хочешь пить, Слейтер? — и, убедившись, что тот медленно выпивает содержимое, возвращается и садится. — Всё сделано, —