Сестра приложила ладонь ко рту, а затем пронеслась через весь кабинет к телефону, чуть ли не выхватила трубку у Воронцова из руки и приложила её к уху.

— Да, дорогой, я тут. Что? — она была настолько взволнована, что не слышала тех слов, которые он ей говорил. — Ах, да, со мной всё хорошо, спасибо. Да нет, боги как раз не причём, это всё Алексей Сергеевич и его золотые руки, — после каждой своей фразы она ненадолго затихала, слушая собеседника, а затем снова говорила в трубку. — Что делаю в кабинете? Да нас тут много… играем, чтобы скучно не было. Встретимся? Конечно, дорогой, я так соскучилась. Что-что, прости? Как это? Хорошо, давай встретимся, я приеду… Что? Тут, в пансионате? Хорошо, буду ждать, дорогой. Всё, до встречи, пока.

И она положила трубку с совершенно остекленевшими глазами. Пальцы даже не слушались её и не отпускали трубку некоторое время.

— Что он тебе сказал? — спросил я, готовясь ко всему, чему угодно.

— Он сказал, что был не в курсе моей госпитализации. То есть получается… получается, что… — она помотала головой, словно стараясь прийти в себя побыстрее. — Ничего не получается вообще. Кто-нибудь мне может объяснить?.. — но, посмотрев на нас, просто махнула рукой, полагая, что мы вряд ли сможем ей объяснить то, что она сама не понимает.

— Думаю, что смогу, но не сейчас, — ответил я, после чего акцентировал внимание присутствующих на следующим факте. — Юрьевский едет сюда? — сестра кивнула, и я перевёл взгляд на Воронцова и Пирогова. — Как думаете, что он хочет от неё? Чтобы она проникла к императору?

— Что, простите? — вставил Борис, но от него пришлось просто отмахнуться.

— Потом, дорогой мой, — ответил ему Воронцов. — Сейчас объяснять все хитросплетения интриг и договорённостей элит просто некогда.

— Да уж, — вздохнул Пирогов, проводя пальцем вдоль края разбитого окна, пострадавшего в стычке. — Ещё совсем недавно это место совершенно никому не было нужно. А теперь тут все периодически появляются. Не хватает только монаршей семьи.

— Вот она бы сейчас совсем не помешала бы! — ответил на это Воронцов и поднял трубку, после чего набрал несколько цифр. — Потому что иначе до неё придётся дозваниваться мне.

Как и предполагалось, его ждали разочарование и короткие гудки. Он набирал ещё раз, а затем ещё, и снова, и опять. Но результат всегда был один и тот же. Связь с императором оказалась недоступна.

— Ёшки-матрёшки, — своеобразно выругался Владимир Юрьевич. — А ведь это телефон для экстренной связи. Его знает в империи всего пара десятков человек.

— Такие времена, — сказал я, раздумывая, что с этим можно поделать. — Может, через Юрьевского как-нибудь попробуем?

— Да ты что? — Воронцов смотрел на меня, хлопая глазами, словно видел впервые в жизни. — Он едет сейчас сюда за твоей сестрой, чтобы, скорее всего, подослать её к императору и убить его, а ты хочешь сам дать ему предлог?

Я пожал плечами. Я просто не до конца понимал взаимоотношения на самом верху власти, поэтому старался в это и не влезать.

— А, может быть, мотанёмся к нему сейчас сами? — предложил вдруг Владимир Юрьевич, глядя на меня. — Две минуты, и мы во дворце, а?

— Куда, к императору? — переспросил я и дождался, пока Воронцов мне кивнёт. — А не из-за такой ли возможности мне и грозило преследование? Дорогой мой, боюсь, что из подобного путешествия шансы возвратиться есть только у вас.

— Что есть, то есть, — грустно согласился со мной Владимир Юрьевич. — Можно ещё попробовать ко мне домой прорваться, там есть вообще специальный артефакт для связи.

— Полагаю, ваш дом уже оцеплен, как полагается, — хохотнул на это Пирогов, а мы уставились на него во все глаза, потому что не особо поняли юмор, который он во всём этом увидел, но он решил поправиться. — Да просто забавно то, как-то из-за одного, то из-за другого из нас начинаются всякие облавы.

— Забавно, — проговорил Воронцов так, точно пробовал это слово на вкус. — Скажете тоже, — но и сам улыбнулся.

И тут снова зазвонил телефон.

— Дайте угадаю, — с сарказмом проговорил Воронцов. — Что-то срочное, касающееся юного Бориса, — после чего взял трубку и сказал в неё: — Слушаю.

И опять, как несколько минут назад, вытянулся в струнку. А у меня появилось резкое чувство дежавю.

Глава 7

— Он даже не скрывается, — поражённый столь беспардонным поведением Руслана Могучего проговорил Оболенский. — Использует его налево и направо. Как такое вообще возможно? Он забылся?

Когда Голицын и Оболенский решили снова попробовать уловить следы Тайнописи, они ожидали всего, чего угодно, но не того, что подозреваемый носит её открыто, словно это его вещь, и всё так и должно быть. С использованием, конечно, майор погорячился, так как артефакт в активном состоянии пробыл не так уж и долго.

— Это что же получается? — задумчиво почёсывая затылок, проговорил полковник. — Он научился пользоваться этой штукой? А что она ему открыла? Чёрт знает что, ничего не понимаю.

— В любом случае, — откликнулся на это майор, — у нас с вами есть доказательство, что подозреваемый использует артефакт. Полагаю, это достаточный повод для того, чтобы получить ордер на его арест. А если не получится…

— Если не получится, то не получится, — отрезал Голицын и странным печальным взглядом окинул кабинет. — Ты видишь, что происходит. Боюсь, вся эта беготня с таинственными артефактами очень скоро покажется нам лёгким приключенческим отпуском.

— Полагаете, грядёт буря? — спросил Оболенский.

Они вместе смотрели всё выступление императора и репортажи до и после. И у обоих возник один и тот же вопрос: «Почему мы не знали?»

— То, к чему я долгое время относился, как к чему-то нереальному, произошло, — задумчиво проговорил полковник. — Причём произошло так же обыденно, как какая-нибудь война. Я до последнего надеялся, что всё это слухи, тем более, что не было никаких предпосылок к подобной раскрутке событий.

— Ровно до тех пор, пока не появилась та самая Тайнопись, —