«Расовая чистота безупречна» – такая строчка никогда не появится в личном деле майора Скаруты, но эта неполноценность таит в себе массу выгод, среди которых, пожалуй, способность отстраненно и, следовательно, точно видеть Германию. «Проклятая немчура!» – не единожды срывалось с его губ, и жена, немка, не только привыкла к поношению своей нации, но и соглашалась порою с ним. Он и матом ругался при ней, русским матом, что веселило ее. Еще более фигурными словечками попугивал сослуживцев, у которых высшей степенью ярости было выражение, так им и не понятое: «Kreuzhageldonnerwetternochmal!», хотя с детства говорил на немецком, но уж «немчуру» всегда считал забавной нацией, никак не ожидая от нее исступленности и слез умиления при виде Адольфа, дни которого сочтены, для чего вовсе не обязательно «с ученым видом знатока» (Скарута помнил Пушкина) анализировать военно-стратегические и экономические расчеты, глядя на карту: достаточно потолкаться на рынке, на этом торжище, где советские деньги в почете.

Убийство Вислени столь же долгожданно и необходимо тылу, как дождь, когда земля изнывает от засухи. Что-то случилось с, казалось бы, налаженным механизмом управления Остляндом, воровство и пьянство разрослись до размеров, когда военно-полевым судам заседать надо денно и нощно. Вся группа армий «Центр» снабжается продовольствием на 70 % из местных источников, и сама же армия эти источники уничтожает. Ни с того ни с сего две роты в прифронтовой полосе сожгли три деревни, зарезали весь скот, так и бросив его на съедение волкам и уцелевшим жителям соседних сел. Грабеж идет повальный, то есть никто не верит, что армия и в следующем году будет питаться здешним подножным кормом. Участились стычки между войсковыми подразделениями и полевой жандармерией – потому, надо полагать, что резко упало число нападений на солдат, которые смело ходят с девками по ночным улицам. Кое-где отменен комендантский час. В приказах командиров некоторых воинских частей все чаще встречается фраза: «Позорная фратернизация солдат с местным населением…» – и это уживается с расстрелами того же населения теми же солдатами, которые еще и забавы ради грабят, насилуют, поджигают. Тыл дезорганизован – для чего и требуется вздергивающий, приводящий в повиновение кнут, то есть массовые кары за убийство крупного политического деятеля. Нужда в гибели Вислени столь остра еще и потому, что Вождь в гневе на него; по Берлину (Скарута узнал об этом здесь, в Минске) ходит некая фотография из архива Вислени, представляющая Адольфа далеко не в лучшем виде. Месть Вождя неминуема, Вождь мелочен, как лавочник, у него нет той наглости, что у министра пропаганды, но он зато изощренно и скрытно мстителен, и какая-то сжигающая болезнь заставляет Адольфа уничтожать именно тех, кто наиболее предан ему, и кажется порою, что в Германии не политика, а бездарно написанная драма о благородстве провинциальных злодеев. Смог ведь Адольф поприсутствовать на свадьбе своего министра, со старомодной галантностью поцеловал руку невесты – а затем спустил на министра всех собак, обвинив его в женитьбе на проститутке.

В 1938 году Скаруте приказали разобраться, в чем смысл всех проводимых в СССР покушений на убийства, на кого рассчитаны акции, в которых обвиняются оппозиционеры. Поводом для исследования были тугодумные работы теоретиков, ломавших головы над якобы жаргонными «огурчиками» и «помидорчиками»: это что – гранаты? бомбы? пистолеты? (В поле изучения попала частушка «Эх, огурчики, помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике…») Хотелось матом покрыть идиотов в русском отделе, но сдержался, сам – для себя – пробежался по истории, уясняя, зачем надо убивать политиков крупного масштаба, зная при этом, что ответная реакция никак не будет соответствовать намечаемой цели убийства. Тем не менее – подрывают, застреливают или закалывают почти обязательно ясным днем, в людном месте при отличном освещении, именно в тот момент, когда охрана наиболее бдительна или должна быть бдительной. Появление намеченной жертвы в ложе театра, на трибуне, в открытой автомашине при триумфальных поездках каким-то странным образом расхолаживает охрану, она поддается расслабляющему эффекту толпы, безумной от радости, что лицезреет обожаемого Вождя нации или главу государства. Обязательность эффектного устранения становится нормой, чуть ли не обрядом, и вовсе не потому, что убийца тщеславен. Ему важен не столько результат, сколько широкая огласка покушения. Удалось оно или нет, а молва катится, раздувая подробности, искажая и преувеличивая.

Возможны варианты, их – тьма, массу поразительных несуразностей и удивительных закономерностей открыл тогда Скарута, начальству же пресерьезнейше доложил: огурцы и помидоры – овощи, произрастающие в южных и центральных областях России, русские люди же впадают в созерцание их между убийствами и поджогами, свидетельством чего и является частушка, добытая агентурным путем. Сам уж остановиться не мог, выношенную теорию индивидуальных убийств приложил к войнам, которые – коллективное самоуничтожение людей. Стоит вооруженным людям сблизиться на расстояние, преодолимое снарядом, пулей или штыком, как смерть начинает косить всех подряд. Но и невооруженные испытывают все тяготы сражений. Их дома горят, их дети умирают от голода, посевы гибнут, скотина идет под солдатский нож. Так было и так будет. Если уж быть точным, то есть грубым и честным, то война – это опорожнение кишечника, а люди – экскременты истории, и Вислени – всего лишь помет, кучка дерьма. Однако ж кишечник когда-нибудь да опорожнится, воюющие державы просрутся, таинственным и неразгаданным мыслится конец войны: когда? После решающего сражения? Однако ж летом и осенью 41-го оно было, а война длится.

Вислени, сомнений нет, отправят в штаб Духонина, убьют… Беспощадную ярость берлинские власти обрушат на город, и надо сделать так, чтобы он, майор Скарута, остался незапятнанным. Нельзя поэтому идти с утра на прием к Готтбергу, которого он знает хорошо, который когда-то напористо ухаживал за его женой, – нельзя, хотя нужда и заставляет. Приглашения на встречу с Вислени рассылал комендант Минска по списку, в нем нет двух офицеров – капитанов Бахольца и Клемма. Первый – типичный жулик, таков же, вероятно, и Клемм, поселившийся этажом ниже. Но какого черта они приперлись в Минск? Как попали в театр? «Немчура» до такой степени заорганизовалась, что вынуждена допускать хаос, иначе все развалится, и – помимо списка – в театр пропускали по устному приказу Готтберга, он стоял у входа, потому и последним вошел в зал, последним сел. А ведь будущему убийце надо примериться, глянуть на систему охраны Вислени, высмотреть в ней слабости, оценить и доложить о возможности убийства тем, кто послал его, – если, конечно, задание получено от русских. И сделать это так, чтоб остаться незамеченным,