ни кому бы то ни было на этой Земле: это первая невероятная вещь, в которую вы должны поверить. Если бы мне и в самом деле пришлось объяснять вам, кому она принадлежит, я бы сказал — космосу и всем столетиям, которые были, есть и будут. Это самая отвратительная книга во вселенной, и если бы не она, я… но нет, я не скажу вам этого сейчас. Сейчас я сообщу только, что я — хранитель этой книги, теперешний хранитель, и вы никогда не сможете себе представить, какие ужасные переходы во времени и пространстве я совершил.

Можно ли винить меня за то, что я начал пятиться к двери? Можно ли винить меня за то, что я захотел уйти оттуда? В моём сознании росло подозрение, что этот человек сошёл с ума, и теперь я это понял. Но следующие слова я произнёс именно потому, что не знал, что ещё сказать:

— И вы хотите продать мне эту книгу?

Торговец ещё пристальнее вгляделся в меня.

— Её нельзя купить за все богатства этой или любой другой планеты. Нет, я просто хочу, чтобы вы прочли её. Я очень хочу, чтобы вы её прочли. Вы можете взять книгу к себе на дом, если хотите. Видите ли, я знаю, что, несмотря на ваш скептицизм, вас снедает любопытство.

Человечек был прав. И всё же, почему я не мог решиться? Было что-то очень странное во всём этом, нечто, что не проявлялось на поверхности, что-то неуловимое и почти пугающее. До сих пор он намекал на многое, но не сказал мне ровным счётом ничего. Он был слишком решителен в том, чтобы навязать мне эту книгу, и что-то подсказывало мне, что если он так сильно хочет, чтобы я её прочел, то лучше мне этого не делать.

— Нет, спасибо, — пробормотал я, и, не пытаясь скрыть дрожь, отвернулся.

С меня было достаточно. Его глаза выглядели слишком чёрными. Но торговец, казалось, предвидел мой отказ, и в дверях снова схватил меня за руку.

— Вы должны знать, — сказал он, — что если бы вы не пришли сюда, я рано или поздно принёс бы вам эту книгу. Исходя из того, что я знаю о вас и о ваших оккультных занятиях, следует вывод, что именно вам следует доверить эту книгу. Я понимаю, что всего лишь намекнул вам на некоторые вещи и ничего не сказал, но больше я ничего не могу сделать. Вы должны прочитать эту книгу, тогда вы всё поймёте.

Положив руку на дверь, я на один роковой миг замешкался. В этот момент книга выскользнула из-под его руки, и человечек с жадностью прижал её ко мне, наполовину вытолкнув меня за дверь в сумерки приближающейся ночи; и вот я стою с этим тяжёлым фолиантом в руках, озадаченный, наполовину рассерженный, но всё же смеющий надеяться, что наконец-то обладаю чем-то важным. Усмехнувшись и пожав плечами, я направился домой.

2

Мои надежды более чем оправдались, как я вскоре установил, оказавшись в своём уединённом жилище. Книга с обложками, обшитыми металлом, была огромной — размером с большой гроссбух, и очень толстой. Переплёт из чёрной выцветшей ткани, незнакомой мне, и пожелтевшие страницы тоже оказались какой-то странной, упругой фактуры. Страницы были исписаны странными угловатыми символами, длинными, узкими и строго перпендикулярными. Я попытался найти ключевое слово или символ, но они отсутствовали, поэтому я уставился на страницы, задаваясь вопросом, как мне расшифровать их.

И тут случилось нечто странное, что должно было стать лишь первым из многих удивительных событий того вечера. Пока я смотрел и продолжал смотреть на эти сбивающие с толку страницы, мне показалось, что один из символов шевельнулся, совсем чуть-чуть; и когда я пристально всмотрелся в текст, стало ясно, что символы действительно двигались, пока мои глаза пробегали по строчкам — перестраиваясь очень быстро, извиваясь и скручиваясь, подобно множеству крошечных змей. Благодаря таким странным извивающимся движениям я больше не удивлялся значению этих символов, ибо они вдруг стали ясными, яркими и полными смысла, запечатлевшись в моём сознании в виде множества слов и предложений. Я понял, что действительно наткнулся на нечто очень важное.

Книга, казалось, источала невидимую ауру зла, которая сначала нервировала меня, а затем стала доставлять удовольствие, и я решил не терять времени и погрузился в работу.

Усевшись на край библиотечного стола, я разложил перед собой книгу и придвинул лампу поближе. Чувствуя комфорт от пылающего справа от меня камина, я открыл первую страницу книги и начал читать самое фантастическое, я бы даже сказал, безумное сочинение, которое мне когда-либо доводилось читать; но из-за всего этого, я не могу быть сейчас уверен в том, что действительно читал книгу, а не пребывал в состоянии безумия.

Но вот оно, почти слово в слово, каким я его так отчётливо помню:

ПРЕДИСЛОВИЕ

к самой отвратительной книге

когда-либо попавшей

в ничего не подозревающий Космос

Тот, кто завладеет этой книгой, должен быть предупреждён, и данное Предисловие должно служить этой цели. Обладатель этой книги должен быть мудр, чтобы бежать от неё — но не сможет. Его любопытство уже возбуждено, и, читая даже эти несколько предостерегающих слов, он не удержится от дальнейшего чтения; а продолжая дальше, он будет запутан, станет частью заговора и слишком поздно поймёт, что остаётся только одна печальная альтернатива — побег.

Таково ужасное проклятие этой книги. Но как Они должны смеяться от радости!

Знайте же, кто прочтёт это, что я, Тлавиир из Вурла, настоящим подписываюсь под историей и происхождением сей книги, чтобы все люди во все грядущие времена могли тщательно обдумать её содержание, прежде чем поддаться любопытству, присущему всем людям во Вселенной. У меня не было такого предупреждения, и по причине моей глупости мне суждено быть первым хранителем. Я сам ещё не знаю, что это может означать, ибо, как бы я ни старался, я не могу забыть своего друга Катульна, который, сам того не ведая, запустил этот ужасный план богов, и то, какая судьба его ожидала.

Катульн всегда был загадкой для тех, кто его знал, за исключением, пожалуй, меня. Даже в детстве он проявлял ненасытное любопытство к тем глубоким тайнам времени и пространства, которые, как говорили мудрецы Вурла, не должны были знать или искать простые люди.

Катульн не мог понять, почему всё должно быть именно так.

Мы вместе выросли и вместе поступили в университет, и там Катульн стал таким страстным учеником в науках, особенно в сложной математике,