за ней. Иммануэль отвез ее в покои. Две из трех дорожных сумок все еще были не полностью разобраны, поэтому упаковать ее пожитки не заняло много времени.

Когда Иммануэль понес багаж в карету, Анна открыла сумку, оставшуюся в комнате. Из бокового отделения торчала деревянная рукоятка терцероля. Она вытащила пистолет. Оружие у нее в руке ощущалось так же инородно, как перед крепостью Дорн, когда Анна стреляла из него в Леметра. Тогда графиня была слишком юна, чтобы свершить возмездие. Она колебалась. Поэтому злодей и сбежал. На сей раз ему это не удастся. Анна достала мешочек с порохом и свинцовые пули и высыпала порох в ствол. Оторвав из газеты полоску бумаги, она скомкала из нее шарик. Его она сунула в ствол пистолета, а за ним – свинцовую пулю. В конце она запихнула внутрь еще один бумажный шарик. Анна улыбнулась. Она научилась обращаться с оружием у Тристана. Выстрелами Анна отпугивала птиц с виноградников. Но Тристан всегда клал в пистолет только порох и бумагу.

Послышались шаги. Возвращался Иммануэль. Анна убрала пистолет в корзину сбоку от инвалидной коляски. Она закрыла крышку, застегнула кожаный ремень и подняла глаза на Иммануэля. Казалось, слуга ничего не заметил.

– Мне найти нам отель? – спросил он.

В его голосе звучало беспокойство. Он был хорошим человеком, и Анне было непросто хранить от него тайну.

– Мы едем на улицу Ришелье, туда, где у входа ждет толпа.

«Там, – подумала Анна, – будет видно, понадобится ли мне отель».

Глава 11. Париж, Лувр, декабрь 1851 года

В тот день в Лувре, похоже, собралось пол-Парижа. В коридорах музея толпились дамы с надушенными зонтиками, джентльмены в туго натянутых перчатках. Молодые пары рука об руку прогуливались по картинной галерее и перешептывались, пожилые пары тяжело ступали друг за другом и молчали. Студенты художественных институтов сидели на принесенных ими деревянных ящиках и пытались скопировать Караваджо и Рембрандта угольным карандашом. Рабочие двигали через залы монументальные статуи, чтобы пополнить недавно открытую ассирийскую коллекцию. Сквозь стеклянную крышу галерею заливал молочный свет. Надо всем парили тишина церковной службы и довольство изумленных.

Быстрые шаги Александра эхом отражались от стен, сотрясая сонливость галерей. Где же залы с египетской коллекцией? Этому музею решительно недоставало указателей. С полчаса Дюма блуждал взад и вперед между Античностью и Возрождением, а снаружи его ожидало богатство Нового времени. Вот бы поскорее заполучить амулеты!

Александр шагал по залам так торопливо, будто его преследовали. Однако ему удалось отделаться от недоброжелателей, нагрянувших к нему утром. Банкиры согласились на задаток в пятьдесят тысяч франков. Цензорам Дюма сунул готовые к печати статьи с «фабрики романов». Прунель он дал три тысячи франков для Анри, а наемным писателям повысил жалованье. Вот только загадочную даму в инвалидной коляске он обольстить не сумел. Женщина поспешила к карете и уехала вместе с цензорами. Такое поведение встревожило Александра. Раз уж она не взяла денег, то могла хотя бы его отчитать. Тогда бы он знал, чего от нее ожидать. Но иностранка просто сбежала, и это беспокоило сильнее армии судебных исполнителей и целого судна незаконнорожденных детей.

Погруженный в свои мысли, Дюма натолкнулся на что-то большое. Грудь пронзила боль. Статуя качнулась. Он обхватил ее и смог вернуть произведение искусства в равновесие.

– Руки прочь от нашей Хатшепсут!

К Дюма спешил мужчина огромного роста. На нем был темно-синий сюртук с желтой каймой. Его голова по форме походила на ящик. Глаза казались просто нарисованными черточками. Прилизанные темные волосы напоминали прическу греческой бронзовой статуэтки.

Александр отпустил статую, отпрянул и посмотрел на произведение искусства, которое чуть не сбил. Дюма не разбирался в египетском искусстве, но готов был сам назваться фараоном, если это изваяние родом не с берегов Нила – настолько явно было его происхождение.

– Вы что, сластолюбец? – надзиратель встал между Дюма и статуей. – Я много раз видел, как посетители трогали тысячелетние произведения искусства потными руками. Но прижиматься к женщине-фараону – невиданное кощунство. Убирайтесь!

Это же месье Мариетт!

– Вы хранитель египетской коллекции, – заметил Александр.

– И я буду защищать эту коллекцию шпагой и пистолетом. Уходите прочь, вы, осквернитель достопочтенного искусства! Или вы собираетесь и дальше посягать на наши мумии?

– Вы думаете, я изнываю от скрытого сладострастия при виде холодного камня? – Александр поправил жилет. – Месье! Я люблю женщин. Но у этой штуки, – он посмотрел на статую, возвышавшуюся у него над головой, – даже нет груди.

– Вы оскорбляете одну из величайших женщин в мировой истории. Королеве Хатшепсут пришлось притворяться мужчиной, чтобы претендовать на трон.

– Я бы тоже притворился женщиной ради того, чтобы вы послушали меня хотя бы минуту, – сказал Александр. – Я Александр Дюма. Вы меня не узнаете?

– Дюма? – Куратор еще сильнее сузил и без того узкие глаза. Он вытащил из кармана жилета пенсне и нацепил его на нос. – Это действительно вы, клянусь синим резцом Рамсеса! Вы пьяны?

– От счастья, месье Мариетт, потому что я могу предоставить музею деньги.

– Если вы пришли купить Хатшепсут, то я вынужден вас разочаровать. Мы и так сократили выставочную площадь, потому что Министерству финансов понадобилось несколько помещений. Если я теперь отдам и наши лучшие экспонаты, мы опустимся до уровня краеведческого музея.

– Это заманчивая мысль – поселить эту египтянку в моем шато. Но я пришел за вещицей куда менее значительной. Несколько лет назад я продал вам три амулета, которые мой отец привез из Египта. Вы помните?

Александр вытащил табакерку «Доппельмопс» и протянул ее хранителю. Мариетт взял понюшку. Нюхательный табак, казалось, помог ему вспомнить.

– Конечно. Вы принесли мне три бронзовых подвески. За это я заплатил вам… погодите… десять тысяч франков – кругленькую сумму. Вы хотите деньги назад?

– В каком-то смысле. – Дюма чуть заметно улыбнулся и тоже взял понюшку. – Мне нужны амулеты. За них я дам вам десять тысяч. Десять тысяч за каждый диск. – Он хлопнул месье Мариетта по плечу. – У вас, могу поспорить, нечасто бывают такие дни, месье. Идите же! Принесите амулеты. Тогда я открою бутылку шампанского д’Ай. Пусть игристое вино течет рекой!

Но Мариетт, казалось, не был рад такой внезапной денежной благодати.

– Тридцать тысяч франков? – спросил он. – Вы серьезно?

– Я понимаю, из-за такой щедрости вы сомневаетесь в моей добросовестности. Но это правда. Деньги у меня с собой. – Александр хлопнул по карману пиджака. – А теперь несите амулеты, Мариетт!

– Я бы отдал вам подвески. – Мариетт понизил голос. – Но у меня остался только один экземпляр. Остальные я перепродал.

Александр схватил хранителя за руку.

– Вы мелкая душонка,