городах, таких как Краков и Познань, эти соглашения были призваны защитить границы гетто, за пределами которых евреи не имели права жить; в Познани евреям даже запрещалось увеличивать количество еврейских домов сверх установленной нормы, в результате чего они были вынуждены строить высокие дома, в несколько этажей. В других городах, в число которых входил и город Варшава[23], магистратам удалось получить так называемую привилегию de non tolerandis Judaeis, т. е. право либо не допускать евреев на новое поселение, а уже поселенных заключать в особые части города, вдали от главных улиц, либо вообще держать евреев подальше от города, разрешая приезжать по делам и оставаться только купцам там на несколько дней. Однако в большинстве польских городов покровительство короля обеспечило евреям равные права с другими горожанами. Ибо, как говорится в одном из царских указов, «поскольку евреи несут все тяготы так же, как и горожане, их положение должно быть одинаковым во всем, кроме религии и юрисдикции». В некоторых местах король даже дошел до того, что запретил проведение еженедельного базарного дня в субботу, чтобы защитить коммерческие интересы евреев, которые отказывались заниматься бизнесом в свой выходной день.

Со всеми поместьями Польши евреям удалось разумно договориться, за исключением только католического духовенства. Этот непримиримый враг иудаизма удвоил свои усилия, как только из Рима был дан сигнал начать реакцию против растущей ереси протестантизма и против всех других форм некатолической веры. Политика Павла IV, инквизитора престола св. Петра, нашла отклик в Польше. Папский нунций Липпомано, прибывший из Рима, задумал разжечь религиозное рвение католиков одним из тех кровавых зрелищ, которые инквизиционная церковь время от времени устраивала ad maiorem Dei gloriam. Был пущен слух, что бедная женщина в Сохачеве, по имени Дороти Лаженцка, продала евреям города святую облатку, полученную ею во время причастия, и что облатка была заколота «неверными» до тех пор, пока она не начала кровоточить. По приказу епископа Хелмского три еврея, обвиненных в этом святотатстве, и их сообщница Дороти Лаженцка были брошены в тюрьму, преданы пыткам и, наконец, приговорены к смертной казни. Узнав об этих событиях, царь послал повеление старосте Сохачеву прекратить исполнение смертного приговора, но духовенство поспешило привести приговор в исполнение, и мнимые богохульники были сожжены на костре (1556 г.). Перед смертью замученные евреи сделали следующее заявление:

Мы никогда не закалывали хозяина, потому что не верим, что хозяин — это Божественное тело (nos enim nequaquam credimus hostiae inesse Dei corpus), зная, что у Бога нет ни тела, ни крови. Мы верим, как и наши предки, что Мессия — не Бог, а Его посланник. Мы также знаем из опыта, что в муке не может быть крови.

Эти протесты монотеистической веры были подавлены палачом, затыкавшим «рта преступников горящими факелами».

Сигизмунд Август был потрясен этими отвратительными действиями, устроенными нунцием Липпомано. Он быстро сообразил, что в основе нелепых слухов о «израненном» войске лежит «благочестивое мошенничество», желание продемонстрировать истинность евхаристического догмата в его католической формулировке (хлеб причащения как действительное тело Христос), который был отвергнут кальвинистами и крайним крылом Реформации. «Я потрясен этой отвратительной подлостью, — воскликнул король в приступе религиозного скептицизма, — и я не настолько лишен здравого смысла, чтобы поверить, что в хозяине может быть хоть какая-то кровь». Поведение Липпомано вызвало особое негодование польских протестантов, которые по догматическим соображениям не могли поверить средневековой басне о чудотворных воинствах. Все это не помешало врагам евреев использовать дело Сохачева в интересах антиеврейской агитации. По всей вероятности, благодаря этой агитации антиеврейская «конституция», принятая сеймом 1538 г., была по настоянию многочисленных депутатов утверждена сеймами 1562 и 1565 гг.

Статьи этой антисемитской «конституции» нашли свое воплощение и в «Литовском статуте», обнародованном в 1566 г. держать домашних христиан веры и занимать должности среди христиан, причем последние два ограничения распространялись на татар и других «неверных». Средневековые наветы нашли благоприятную почву даже в Литве. В 1564 году в Бельске был казнен еврей по обвинению в убийстве христианской девушки, хотя несчастная жертва громко заявляла о своей невиновности со ступенек эшафота. Не было и попыток провести подобные испытания в других населенных пунктах Литвы. Чтобы положить конец агитации фанатиков и мракобесов, король издал два указа, в 1564 и 1566 годах, в которых местным властям строго предписывалось не возбуждать дела против евреев по обвинению в ритуальных убийствах или осквернении воинств. Сигизмунд Август заявляет, что опыт и заявления папы доказали беспочвенность таких обвинений; что, в соответствии с древними еврейскими привилегиями, все такие обвинения должны быть подтверждены показаниями четырех христианских и трех еврейских свидетелей, и что, наконец, юрисдикция во всех таких случаях принадлежит самому королю и его Совету на Генеральном сейме.

Вскоре после этого, в 1569 году, между Литвой и Короной, или собственно Польшей, было заключено соглашение, известное как «Люблинская уния», предусматривающее более тесное административное и законодательное сотрудничество между двумя странами. Это привело к согласованию конституционного законодательства обеих частей «республики»[24], что, в свою очередь, пагубно сказалось на положении евреев Литвы. Последняя страна постепенно втягивалась в общее течение польской политики и, следовательно, отошла от патриархального порядка вещей, создававшего благополучие евреев во времена Витовта. Сигизмунд Август умер в 1572 году, через три года после заключения Люблинской унии. У иудеев были веские причины оплакивать потерю этого Царя, который был их главным защитником. Его смерть знаменует собой угасание династии Ягелло, и в истории Польши начинается новая глава, «выборный период», когда короли избираются голосованием. После затяжного междуцарствия шляхта избрала французского принца Генриха Валуа (1574 г.), одного из зачинщиков Варфоломеевской расправы. Эти выборы сильно встревожили евреев и либерально настроенных поляков, которые предчувствовали возрождение клерикализма; но их опасения вскоре рассеялись. После нескольких месяцев пребывания в Польше Генрих бежал на родину, чтобы принять французскую корону после смерти своего брата Карла IX. Трон Польши по всенародному голосованию перешел к Стефану Баторию (1576-1586), доблестному и просвещенному венгерскому герцогу. Его краткое правление, знаменующее конец «золотого века» польской истории, ознаменовалось несколькими актами правосудия по отношению к евреям. В 1576 г. Стефан Баторий издал два указа, строго запрещавших привлекать к ответственности евреев по обвинению в ритуальном убийстве или святотатстве, ввиду признанной ложности этих обвинений[25] и сопутствующих им народных волнений.

Стефан Баторий пошел еще дальше, выдвинув принцип, согласно которому евреи в силу своей полезности для страны благодаря своей коммерческой деятельности имели право на такое же обращение, как и соответствующие христианские поместья. Ратифицируя старые хартии, он добавил ряд привилегий, касающихся,