нужных людей, изучить их, понять, как стать одним из них, то только там.

Я прошел путь до носителя клюшек и так я познакомился с доктором Томлинсоном. Однажды я подменил его обычного помощника, когда тот заболел и потом он попросил меня стать его помощником на постоянку.

Это поле для гольфа, о котором я говорю, — когда я говорю, что оно шикарное, я имею в виду, что оно настолько шикарное, что люди прилетают туда со всего мира, чтобы просто поиграть в гольф и как только они выбирают своего помощника, они остаются с ним столько, сколько хотят. Это шикарно.

В общем, доктор Ти богат — он анестезиолог, а его жена — родом из богатых. Я был в их доме, высоко на обрыве с видом на поле для гольфа. Он огромный, чистый, все безупречно, ничего сломанного или не на своем месте.

Этот дом был похож на все, чего я хотел для Фрэнки. Крепость, которая защитит ее от моего отца, от боли, от принятия глупых, поганых решений и пустой траты жизни.

Я увидел этот дом, и я захотел его. Я хотел то, что было у него.

Думаю, доктор Ти тоже что-то увидел во мне. Росток. Мою готовность работать, расти к любому свету, который я могу найти. Он сказал, что я напоминаю ему его самого, когда он был бедным фермерским ребенком в Айове, отчаянно пытавшимся что-то сделать со своей жизнью.

Я заставил его чувствовать себя большим, вот что он имел в виду. Показал ему, кем он был и как далеко он зашел.

Доктор Ти сделал меня своим проектом. Он научил меня, как говорить, чтобы не показаться невеждой. Он говорил мне, когда я вел себя как отброс, как вписаться в среду таких людей, как он. У них с женой нет детей, и он вроде как усыновил меня.

Его жена — она не хотела ребенка. Она водила меня в лес и просила поднять ее юбку. Брала меня в бассейн. Брала меня в свою спальню, когда доктора Ти не было рядом.

Она была не единственной женщиной, которая использовала меня и даже не первой. Она хотела залезть в мои штаны. Я хотел ее денег. Справедливый обмен, — подумал я.

Доктор Ти сказал мне, что они отправят меня в колледж, где учился он, лучший колледж, по его словам. Если я смогу получить нужные оценки и поступить, они отправят меня в Патнем, штат Айова, с полной оплатой обучения. Комнату и питание я должен был оплачивать сам.

Томлинсоны сделали бы это для меня.

Я работал, не покладая рук, чтобы попасть в Патнем. Я делал вещи, которыми горжусь, и делал вещи, за которые доктор Ти убил бы меня, если бы узнал. Я сделал их, чтобы попасть сюда, и я здесь, чтобы получить хорошую степень и встретить нужных людей, которые дадут мне опору в жизни.

Я сделал это ради Фрэнки и моей мамы.

Мне не стыдно. Мир — это не какое-то безупречное место, где все работает. Это гребаный бардак и, если мне придется срезать углы или нарушить закон, чтобы попасть туда, куда мне нужно, — хорошо. Если мне придется обменять секс на деньги, на возможности, я все равно лучше воспользуюсь своим членом, чем потрачу свою жизнь впустую, потеряю свое сердце.

Любовь — это то, что портит людей. Любовь — это подводная лодка.

Моя мама научила меня этому.

В Патнеме я был совсем не тем человеком, которым являюсь дома. Я был студентом, рабочим, актером, произносящим реплики. Я был самозванцем, но хорошим самозванцем. Я точно знал, как я должен себя вести, что мне может сойти с рук, что я могу сказать и сделать, а когда мне нужно заткнуться и не высовываться, как бы мне этого ни хотелось.

Я знал правила. Я знал, где они гнутся, и я умел их гнуть, потому что для такого парня, как я, гнуть их было единственным выходом.

Но гнуть — это гнуть, а нарушать — это нарушать. За исключением того случая с Кэролайн, я не нарушал правил. Я нарушил закон, но не правила.

Думаю, когда я облажался, я сделал это эпично.

— Убери оттуда свои пальцы.

Кришна склонился над миской для замеса, тыкая пальцами в тесто для хлеба. Я вынимаю полотенце из пояса и бью его по шее.

— Ой!

— Я сказал, убери пальцы.

Он выпрямляется и вытирает руку о джинсы. Мука, попавшая на полотенце, облаком стелется вокруг него.

— Я просто хочу посмотреть, чувствуется ли это как задница.

— Это какое-то извращенное дерьмо.

— Это ты мне сказал.

— Ни в коем случае я этого не говорил. Вымой руки, если собираешься его трогать. Это все, о чем я прошу.

— Я так и сделал, прежде чем прийти сюда.

— Ты не сделал.

— Я сделал. Я всегда мою руки после.

«После», в данном случае, означает, «после того, как я скатываюсь с ее кровати». Половину времени, когда Кришна заваливается в мою ночную смену, он пьян. В другой половине случаев он только что переспал.

Сегодня я уверен, что и то, и другое.

— Может, тебе стоит помыть руки перед этим, чтобы не распространять чесотку по всему кампусу.

— Чесотка? Чувак, это больная тема. Мое тело — это гребаный храм.

— И я уверен, что твои женщины ценят это, но я не знаю, где были эти пальцы, так что ты помоешь их снова, прежде чем прикоснуться к тесту, или я выбью из тебя все дерьмо.

Он поднимает обе руки в знак капитуляции.

— Хорошо, капитан, хорошо. Что сегодня заползло тебе в задницу?

— Ничего.

Кришна вытирает руки. Я чищу чашу миксера скребком и мыльной водой, затем вытираю ее насухо и полирую до блеска.

Мне нравится работать одному. Никого нет рядом, кто бы придирался к тому, в каком я настроении.

Некому обратить внимание на то, что у меня уже несколько недель плохое настроение, потому что каждый раз, когда я вижу Нейта Хетерингтона, мне хочется ударить его снова.

Наверное, в прошлый раз я ударил его недостаточно сильно. Он все еще улыбается этой самодовольной гребаной улыбкой.

Кришна кладет обе руки в мое тесто и начинает массировать его с закрытыми глазами, выражение лица у него блаженное. Он ведет себя как придурок, что никогда не подумаешь, что он какой-то математический вундеркинд.

— Я не позволю тебе трахать его, если ты об этом думаешь.

— Ш-ш-ш, — говорит он. — Я сравниваю.

— С кем?

— С той девушкой, с которой я был