Шрифт:
Закладка:
Поль не без самодовольства оглядел коллег. Похоже, он приготовил из подручных средств неплохое рагу! Разбежавшиеся ящерицы, осипший тенор, задавленный бульдог, безотказные катрены, колониальная экзотика, знакомый комиссар, и готово! Вот вам, любезный читатель, проклятье императора, и попробуйте за утренним кофе думать о каких-то запросах или концессиях!
– Итак, Дюфур?
Поль прислонил тросточку к пустующему стулу:
– Гарсию выловили из Йонны. Чтобы это предсказать, достаточно быть криминальным репортёром в отставке.
Жоли с довольным видом тронул галстучную булавку:
– Тессье?
– О Гарсии в префектуру известий не поступало. – Малыш уже встал и теперь тщательно отряхивал сюртук. – Зато скоропостижно скончались месье де Гюра и месье Пишан. Будет объявлен траур.
– Всё просто, – объяснил тремя часами позже Бонне, очевидно, не испытывавший к покойным особой жалости. – Отравление поддельным коньяком.
– «Гордость императора»? – с непонятной ему самому оторопью уточнил журналист.
– Разумеется, так что виновник очевиден… Черт, я не о басконце! Странно всё вышло.
Поль кивнул. Совпадение было эффектным, но при ближайшем рассмотрении всё становилось на свои места. Лакей покойного подменил хранившийся в хозяйском кабинете коньяк, но злого умысла в его действиях не прослеживалось. Де Гюра неоднократно выказывал намерение разбить ставшую редкостью бутылку о поверженную Басконскую колонну. Слуга счёл, что колонне всё равно, что пить, и заменил подлинный напиток купленным из-под полы. Увы, примчавшийся к простуженному соратнику прямиком из Дворца правосудия Пишан предложил отметить победу «Гордостью императора», полагая это остроумным. Литератор пустил в ход своё знаменитое красноречие, и депутат капитулировал. Видимо, спасители Гарсии были слишком возбуждены, чтобы оценить вкус и букет, а может, фальшивый коньяк отличался от настоящего лишь смертоносностью. Как бы то ни было, Республика понесла невосполнимую утрату, а полиция выясняет, откуда взялась подделка.
– И знаете, – внезапно понизил голос комиссар, – слуги клянутся, что видели в гостиной эту вашу ящерицу…
* * *
За вечерним чаем обсуждали всё ту же статью и написавшего её газетчика. Отцу было любопытно, но дядю беспокоило отнюдь не басконское проклятье. Он подозревал, что «барон Пардон» ездил в колонии, чтобы по приказу премьера разыскать «этого Пайе де Мариньи». Самому дяде, как нынешнему наследнику титула, наводить справки было неудобно, и по его просьбе это сделал де Шавине. Капитан Анри в самом деле являлся законным правнуком шуазского роялиста.
– Если он предъявит права, – объяснил барон, – исход представляется мне спорным. Не думаю, что нашего хозяина могут лишить титула, но в вопросе наследования всё не столь очевидно. Принятые по нашему настоянию поправки в данном случае…
Поднялся шум. Дядя требовал немедленных действий, месье Дави́, папин банкир, желал знать, кто таков «Барон Пардон», тётя в очередной раз объясняла, что премьер из страха перед дядей развязал газетную травлю. Никогда не одобряющий политических устремлений брата-погодка маркиз расспрашивал смущённого кюре о загробных проклятьях, а маркиза в новом «чайном» платье обсуждала со «своими» гостями новый роман месье Видá, Эжени его ещё не прочла. Сидевший рядом с девушкой де Шавине негромко спросил:
– Мы вас утомили?
– Эжени утром испугалась! – заявил через стол маркиз. – Даже побледнела. Этот щелкопёр нагнал на курочку такого страху… Будь я помоложе, вызвал бы паршивца на дуэль и проколол правое запястье. Чтобы не пугал девиц своей писаниной хотя бы месяц.
– Вы в самом деле испугались? – удивился де Шавине. – Но чего?
– Я… Я бы не хотела, чтобы с Гарсией что-нибудь случилось. И с другими…
– У неё доброе сердечко, – маркиз слегка подался назад, позволяя лакею наполнить рюмку, – и очень чуткое, однажды она нас просто спасла… Не захотела осматривать монастырь Сан-Джакопо, мы вернулись в отель и там узнали, что оборвался фуникулёр… Так вот, святой отец, если пресловутого волка выдумала жена, чтобы объяснить исчезновение мужа, последующие события…
Дядя принялся что-то доказывать де Шавине, тётя отвлекла маму от любовных похождений ещё не коронованного красавца Луи, папа рассеянно посоветовал дорогому наследнику отказаться от титула и вступить в партию радикалов прежде, чем титул откажется от него. Дядя от возмущения расплескал чай, мадам Дави живо заметила, что великий астролог ошибся, посулив галльскую корону королю Баскони, мамин знакомый столь же быстро возразил, что ошибся не предсказатель, а те, кто трактовал его катрены. Папа сходил за книгой и зачитал:
Избранный Марсом, он явится из Баскони,
Унизив Остров и возвысив себя.
Белая голова укажет путь армии,
Кровавое море успокоится на полстолетия…
Вам это ничего не напоминает?
– Но это же очень просто, – поднял брови защитник астролога. – В виду имелся не белый рыцарский султан, а белый берет. Современники короля Баскони об этом знать не могли!
– Эта фальшивка давно разоблачена, – вмешался дядя. – По приказу узурпатора было подделано множество…
Папа протянул раскрытую книгу мадам Дави.
– Издание 1756 года, – улыбнулась та. – Император родился двенадцать лет спустя.
– Отвратительно, что это ещё помнят…
Эжени не выдержала и сбежала в дальний угол террасы, где между кадок с олеандрами стояло несколько шезлонгов. Папа шутил, а она в самом деле боялась. «Барон Пардон» вряд ли написал о проклятии всё, что знал. Скорее всего о главном он умолчал, как молчит сама Эжени о снах, в которых к ней раз за разом приходит невысокий горбоносый человек в белом берете, берёт за руку и ведёт в беседку с видом на море. Цветут канны, по густо-синей воде скользит парусная лодка. Одна и та же… Это началось на Золотом берегу. Шестилетняя маркиза уснула в садовом лабиринте, и к ней по разобранной задолго до рождения Эжени лестнице спустился покойный император, правда, тогда девочка не знала, кто это…
– О чём вы думаете?
Барон де Шавине стоял рядом с Эжени, и в петлице у него была… веточка отцветшего жасмина.
– Ни о чём. Не слушайте дядю, он раздражён. Понимаете, он хочет со временем стать маркизом.
– Это очевидно, но чего желаете вы? Никогда не поверю, что юную девицу не занимает доблестный колониальный родственник, который к тому же хорош собой.
– Так пишет «Бинокль»…
– Вы ему не верите?
– Ему не верите вы, мне этого довольно.
– Вы удивительное создание, мадемуазель де Мариньи. Каюсь, не думал, что в наше время можно встретить подобное сокровище. Мне казалось, я знаю жизнь, а я не знал о ней ничего.
– Почему вы носите в петлице отцветший жасмин?
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Не важно…
– Нет, важно. Очень важно! Прежде чем я переговорю с вашим отцом, я должен спросить вас. Вы согласитесь стать баронессой де Шавине?
– Так… так сразу?
