Шрифт:
Закладка:
Мы — офицеры резерва — поставлены в такое безвыходное положение хозяйственной канцелярией резерва, что нас нисколько не удивляют бывшие случаи самоубийства офицеров на почве голода. Мы бежим из резерва. Нас удивляет и поражает, что хозяйственная канцелярия не может справиться по довольствию, ведь только одного батальона, по численности офицеров. Приезд генерала Алексеева ничуть не подвинул дела вперед. Канцелярия спешно выдала нам по 7 тысяч рублей, а теперь при выдаче жалованья за май месяц она вычитает их, и мы остаемся у разбитого корыта. Бывая в карауле в тюрьме, мы наблюдали, что арестантов кормят гораздо лучше, чем питается наш офицер резерва. Невольно напрашивается мысль, что состояние в резерве хуже каторги. Но за что? И оказывается, что мы отбываем это наказание лишь по вине хозяйственных чинов резерва, которые не могут двинуть вперед хозяйственный аппарат по какой-то причине. Мы бежим из резерва в боевую часть, зная наперед, что там лучше должно быть… там не придется думать с утра до вечера о питании; эта мысль о желудочных интересах так принижает нас. У нас, офицеров, живет мысль, что недалеко то время, когда мы под Вашим руководством снова пойдем по родным местам и страшное время сидения в Евпатории, страшное по вине каких-то чиновников, неуязвимых никем и ничем, нам приходится так думать, это время забудется нами, как один из неприятных эпизодов жизни. Наш отдых только на фронте, в тылу же только трепание нервов!
Покорный слуга Вашего Превосходительства
Подъесаул Козловцев».
Эвакуация
Наступила осень. С фронта получались тревожные сведения. В конце октября сводки говорят о прорыве большевиками 1-й линии перекопских укреплений и о том, что наши части заняли для обороны вторую укрепленную линию. Было ясно, что теперь в Крыму не удержаться. Все готовились к эвакуации, но громко говорить об этом не решались. 28 октября начальник офицерского резерва генерал Корнеев мне сказал, что ввиду тревожных дней он считает необходимым установить особое дежурство господ генералов офицерского резерва и на сегодня дежурным генералом назначает меня.
По должности проверяя особые караулы и дежурные части, я около 12 часов ночи, вместе с полковником Красовским{276}, зашел на телеграфную станцию. Дежурный телеграфист сообщил мне, что только что генерал Апостолов{277}, председатель Донского правительства, разговаривал по прямому проводу с донским атаманом. Я взял ленту и предложил чиновнику прочитать. Атаман из Севастополя говорит Апостолову: «Завтра утром, в лучшем для вас случае, вечером, в Евпатории будут разъезды красных. Предупреди наших и членов Круга, чтобы поторопились грузиться. Чем меньшее число покинет Крым, тем лучше, так как за границей всем грозит голод и лишения».
Это было для нас ново; правда, это чувствовалось, но никто об этом не говорил. Тыловые учреждения, Круг и т. п. готовились к эвакуации, но о Донском офицерском резерве забыли или, вернее, решили забыть. Все офицеры находились по своим квартирам, разбросанные по окраинам города, в полном неведении об обстановке. При выходе из телеграфной станции я встретил казаков, нагруженных кроватями и матрасами.
— Куда и зачем?
— На пароход грузиться.
— Чьи вещи?
— Донского интенданта.
— Где он?
— Еще с вечера на пароходе.
Разговор атамана с генералом Апостоловым и встреча с казаками, тащившими на погрузку вещи, заставили меня принять некоторые меры. Я пошел на пристань. На рейде стояло несколько пароходов. У самой пристани находился небольшой пароход «Елпидифор». Под покровом ночи тыловые учреждения и члены Круга без шума спешно грузились на пароход. Впечатление получалось, что все как будто делалось крадучись, тайком, как бы готовясь к бегству. Я отправился с докладом к начальнику резерва генералу Корнееву. Он был совершенно не в курсе дела — как о положении на фронте, так и о начавшейся погрузке. Переданная ему мною беседа атамана Богаевского по прямому проводу с генералом Апостоловым была для него откровением. Я настоял, чтобы сейчас же было отдано распоряжение и немедленно разослано с нарочными: «Всем господам офицерам резерва завтра, 29. X, к 7 часам утра явиться к штабу резерва и быть готовыми к погрузке».
Приказание получилось вовремя, и к 8 часам утра две офицерские сотни, под командой полковника Короченцева{278}, были построены у пристани. Погрузка была уже в полном разгаре. Пароходы были распределены между разными учреждениями, но для офицерского резерва места не оказалось. Кадеты Донского корпуса{279} были погружены на парусное судно. На некоторых судах не было угля, надо было погрузить с пристани, но рабочих не было.
Я отправился в управление начальника гарнизона генерала Ларионова. Начальника гарнизона в канцелярии не было, распоряжался начальник штаба. На мой вопрос, какой пароход назначен для Донского офицерского резерва, начальник штаба ответил, что для офицерского резерва пока нет парохода, но что еще ожидаются суда. По тону ответа видно было, что он сам не верит и не надеется на прибытие новых пароходов, да и стоявшие на рейде суда, не имея достаточного количества угля, не могли сделать рейса до Константинополя.
Начальник штаба спросил меня, как обстоит дело с погрузкой угля (за отсутствием рабочих-грузчиков уголь могли погрузить лишь офицеры резерва). Я ему ответил, что погрузка начнется после того, как будет назначен пароход для офицеров резерва. Начальник штаба загорячился; тогда я ему категорически заявил, что ручаюсь, что ни один пароход не уйдет из Евпатории до тех пор, пока не будет назначен пароход для офицеров резерва. Он побежал с докладом к начальнику гарнизона и, возвратившись минут через десять, заявил, что для офицерского резерва назначается пароход «Полония», и просил скорее приступить к погрузке угля.
Я отправился
