Я дернулся, начал вставать. Тяжелая рука скелета придавила меня к земле.

— С ними справились. Но рано ликовать. Вскоре с небес упадут новые гости. Столь же зубастые и клыкастые. Но если мы заключим договор…

— Ты можешь защитить город? — понял я — Или даже целый континент?! Если так, то…

— Нет. Чудовища посылаются древней могущественной магией. Очень могущественной. Я могу лишь немного отклонить звенящие рубиновые струны. И не везде. Но над Тишкой — могу. Чуть–чуть. И страшные валуны станут падать не на крыши домов и головы мирных жителей. А в стороне. Скажем… полмили от черты города. Разве это не выгодно, Росгард?

— Более чем — кивнул я.

Само собой выгодно. Одно дело если валун рухнет на жилой дом, уничтожая постройку вместе с обитателями, а затем из каменного яйца вылезет монстр и начнет кромсать мечущихся в панике по улицам жителей, мешающих стражам и игрокам. И совсем другое если он упадет почти в километре от Тишки — тогда появится достаточно времени для переброски основных сил, к подготовке «теплой» встречи. Выгода высока. Никаких разрушений в городе, гораздо меньше смертей среди защитников. А если часть сухопутных чужеземных тварей ухнет в глубокие воды Найкала — они могут и вовсе не выплыть.

— Таково мое предложение, Росгард — скелет попытался улыбнуться, но получился жуткий оскал — Щедрое предложение. Что скажешь?

— А что потребуешь взамен?

— Немногое. Кое–что мне нужно отыскать. Кое–что узнать. Кое–куда отправить надежного партнера, что уже доказал свою смелость, решительность и находчивость. Дел много, Росгард. Очень много.

— Я не стану убивать мирных жителей, разрушать светлые храмы.

— Никто и не просит. Мне нужна от тебя помощь. Работа. А все упомянутые развлечения я оставлю себе. Убивать и разрушать — мое любимое хобби. Каков твой ответ, Росгард?

— Мне надо подумать.

— Час-с… — прошипел скелет и встал — Я даю тебе один час-с. И за это время ни один камень не упадет на крыши твоего любимого городка. Слово Аньрулла.

— Всего час…

— Конец света на горизонте. А ты просишь больше времени, Росгард?

— Я понял. Час.

— О РУМО-РАНО! — горько вздохнул я.

Уже и Плосефонт не дает отдохновения душевного.

С гулом сошедший с небес особо большой камень — просто гигантский — врезался в шпиль далекого храма и снес его подчистую. Вниз обрушился дождь битых кирпичей и осколки витражей. Прущий сюда Зар’граад великолепно играет в городки. Сметает все подчистую. И что не удар — так страйк. Или это термин из боулинга?

Аньрулл незаметно исчез, унеся с собой странную сумеречную тень, что затянула часть площади. Видимо черную ауру не так–то просто спрятать под призрачного великана.

— О да! Вот и оно! Переходим к пальчикам безымянным, сокровенным, деликатным, особо романтичным и невероятно харизматичным! — в экстазе закатил глаза мастер Брама–Брама Садху и отринув глупое мирское, я сосредоточился на его благословенных «отпускающих» словах. Редкостную чушь он несет. Но как от нее славно на душе становится! Ощущение как из детства — когда я сладко спал на уроках алгебры под бормотание вечно сонной учительницы. Продолжай же мастер Садху! Неси меня в безмятежное детство!

Мелькнула чья–то тень. Я испуганно оглянулся. Облегченно выдохнул — не по мою душу. Можно продолжать релаксировать. Главное не вспоминать про мамонта в гостиной. А черт…

Не вспоминать о лысом мамонте в гостиной.

Не вспоминать о мамонте в гостиной.

Кира беременна…

БЕРЕМЕННА!

А черт…

Выпуклый, почти осязаемый цветной мираж мальчишки Роса сладко дрыхнущего на задней парте задрожал и рассыпался сотнями звенящими осколков. Совсем как тот церковный витраж разбитый огромным валуном. Здравствуй, здравствуй, взрослая жизнь.

Раскинув ноги, упираясь ладонями в грязный камень площади Плосефонт, я откинулся назад, слепо уставился в расчерченное красными линиями небо и вяло зашевелил ножными перстами, вспоминая недавние события мира реального…

Встать с пола я смог не сразу. Я парень крепкий. Одним ударом меня не свалить. Но мне нанесли два удара одновременно, причем с разных сторон. Первый прилетел с той стороны двери. Второй — с этой. И врезал прямо по затылку. Я безвольно стек на пол и на время отключился, не реагируя на вопросы охранника и испуганные восклицания Киры.

Чуть полежал. И лишь когда Кира начала нести какую–то странную чушь про «если ты против, то..», я поднялся, обнял ее, поцеловал в макушку, рявкнул в домофон на начавшего надоедать охранника и велел впустить гостя. Вместе с его странным ящиком и нет, осматривать ящик не требуется. И да, нужно впустить и двух парней специалистов, собирающихся произвести какую–то установку. И нет, это вполне обычно, что прибывший гость одет необычно — мода у них такая там. И неважно, где именно «там».

Следом я предупредил нашу охрану. Пусть я уже не Великий Нави, но все же. Пусть бдят.

Выполнив все дела, следующие пять–шесть минут, пока там все организовывалось и поднималось на грузовом и пассажирском лифтах, я провел с Кирой в обнимку, бормоча такую ласковую успокаивающую ерунду, что стоит вспомнить — и до сих пор сразу в краску бросает. Не ожидал от себя такого… и откуда вылезло? Я ведь суровый отмороженный парень…

Когда в дверь вежливо позвонили, Кира уже полностью успокоилась, все поняла, чушь больше не несла и задумчиво глядела в открытый холодильник. И нет, я не знаю как я понял, что в дверь позвонили именно вежливо, а никак иначе. Но это был крайне вежливый деликатный звонок от профессионала своего дела. Дождавшись смс на телефон от «своих», я спокойно открыл дверь. Поздоровался с охранником, поблагодарил, извинился за хлопоты. Следом в дверь вплыл гигантский гроб. Да. Гроб.

Дубовый, с позолоченными четырьмя ручками по сторонам и таким же числом позолоченных ножек. Гроб большой, как для великана–толстяка. На древесине косовато пришлепнуты бумажные и пластиковые свидетельства прохождения границы, осмотра таможнями, информации от корпорации Вальдира, что груз крайне деликатный и хрупкий, подлежит бережному обращению. Да, это ящик. Но гроб. Стилистику ни с чем не перепутать. Те же жутковатые обводы, тот же блестящий темный лак на полированном дереве, плотно пригнанная крышка, а позолоченные детали только добавляют холодноватого испуга. Может поэтому и бумажки так косо наклеены — наклеивающий небось боялся, что сейчас приоткроется крышка и его схватит скрюченная рука мертвеца.

Гроб внесли, поставили посреди прихожей. Смущенно покашляли — гробовая стилистика не давала людям покоя, они не знали,