В поместье от Фудзивара наконец-то вернулась Томоэ, и Наоми вплотную занялась обучением девочек.

Томоэ чуть больше, а Хоши чуть меньше, но все же обе иногда смотрели на нее взглядом Мисаки — настороженным, подозрительным, ожидающим. Наоми только надеялась, что еще не поздно, что у нее есть время наверстать и исправить то, что она натворила за минувшие годы. С горечью она понимала, что у девочек есть причины ей не доверять, есть основания опасаться. И если Хоши пошло на пользу время, проведенное с матерью в монастыре, то с Томоэ все было гораздо, гораздо сложнее, ведь девочка оказалась брошена в последние полгода теми, кого она привыкла считать и называть родителями. И до того Наоми не всегда была для нее хорошей матерью. И неизвестно, что успел нашептать внучке Хиаши-сан.

— … вы мне не мать! — в один из дней прилетело Наоми в лицо.

Томоэ стояла перед ней — сжатые кулачки, стиснутые зубы, пылающий гневом взгляд. Они с Хоши тайком выскользнули из дома, и Наоми вместе со слугами проискала девочек половину дня по всему поместью, и нашел их Мамору — обе прятались в дальних покинутых минка, где некогда жил клан Минамото, и которые теперь не использовались за ненадобностью.

А рядом с Томоэ стояла Хоши, и, кажется, разделяла ее настроение.

Услышав, Наоми сперва растерялась. По поведению Томоэ она давно понимала, что внутри девочки что-то назревает и вот-вот прорвется, но оказалась совершенно не готова, когда это случилось.

— Вот как.

Такеши бесшумно вошел в комнату и остановился в дверях. Он был только с дороги и не успел даже снять плащ — на нем еще блестели капли воды. Он принес с собой свежий, дождевой воздух летней грозы. Должно быть, слова Томоэ он услышал из коридора — девочка говорила громко, когда хотела.

— Если я еще раз это услышу, ты месяц просидишь взаперти. И тебя это тоже касается, — короткий взгляд в сторону дочери. — Живо по своим спальням. Никакого ужина. Мамору, проследи, чтобы девочки не покидали их до утра.

А вот Такеши не колебался ни секунды. Едва услышав Томоэ и не услышав протеста Хоши, он отреагировал мгновенно. Ни дочь, ни воспитанница не успели даже поздороваться с ним — не то, что возразить! — когда он, хлопнув полами плаща, вышел за дверь, а Мамору уже подталкивал их в коридор.

Наоми хранила ледяное молчание, проводив сперва взглядом мужа, а после — девочек. Такеши вернулся внезапно, они ждали его только к концу недели, но то было к лучшему. За месяц его отсутствия накопилось множество вопросов, что требовали его внимания. Проглотив в зародыше вздох, она пошла искать мужа.

На улице шел дождь, и падающие капли уютно барабанили по крыше, и сквозь приоткрытые седзи в дом врывался упоительно вкусный воздух — такой бывает только во время летней грозы.

Она выглянула на крыльцо — сопровождавшие Такеши самураи только спешивались с коней и передавали поводья спешащим к ним слугам. Значит, ее муж оторвался от них, зачем-то спеша в поместье. Горло сдавило предчувствие беды, и Наоми пришлось приложить усилие, чтобы вдохнуть воздуха, еще несколько мгновений назад казавшегося ей свежим и прохладным; теперь же он душил ее получше всякой веревки. Она и сама не могла понять, отчего так разволновалась. Мог же ее муж мчаться домой к ней и детям?! Ведь мог же?! Шесть месяцев. У них было шесть спокойных месяцев после возвращения из монастыря. И вот…

Она резко развернулась и заспешила в их спальню. На татами возле двери валялся небрежно скинутый плащ, чуть дальше — пояс и куртка из грубой ткани. И лишь катана аккуратно лежала в специальной подставке, и ножны висели рядом с ней идеально ровно. Силуэт Такеши угадывался за разделявшей комнату ширмой — он умывал из глубокой чаши лицо и руку.

Позади Наоми в комнату бесшумно скользнули служанки — принесли еще теплой воды и полотенца, и собрали разбросанную одежду. Когда за ними закрылась дверь, она отчего-то робкой, нетвердой походкой подошла к мужу и остановилась, склонив голову к одной из широких створок.

— Добро пожаловать домой, — сказала она, смотря, как Такеши шумно отфыркивается и трясет головой, и капли разлетаются во все стороны с мокрых волос.

Она протянула ему полотенце, и по тому, как он взял его, Наоми с облегчением поняла, что он не злится. Или хотя бы злится не на нее.

— Здравствуй, Наоми.

Он поцеловал ее, слегка вдавив в ширму, и зарылся лицом в волосы, распустив ее прическу парой движений.

— Эй! Ты мокрый, и я укладывала волосы четверть часа! — она шутливо хлопнула его по плечу, но вскоре уже гладила ладонями спину, чувствуя, как перекатывается по мышцам напряжение. — Что-то случилось.

Она не спрашивала, но Такеши все равно кивнул. Он отстранился от нее, стер попавшие на щеку капли и подошел к встроенному в стену шкафу, чтобы достать домашнее кимоно.

— Долго рассказывать. Потом, — он махнул рукой. — Что натворили Томоэ и Хоши?

— Долго рассказывать, — в тон ему отозвалась Наоми. — Но ты очень вовремя вмешался. Я совсем оцепенела.

Такеши покосился на нее, но ничего не сказал. Они обсуждали это бессчётное число раз, но Наоми все равно боялась быть к девочкам строгой — после всего, что она натворила за прошедшие годы. И девочки не могли не почувствовать ее настрой, и потому в последнее время их выходки участились, а после отъезда Такеши они безобразничали каждый день. Но об этом она говорить мужу не будет. По крайней мере точно не сейчас.

— Ты голоден?

Такеши, помедлив, кивнул, и Наоми направилась к дверям:

— Я прикажу принести что-нибудь в трапезную.

— Лучше сюда. Хочу поговорить без лишних ушей.

Она приподняла брови в молчаливом удивлении, но ничего не сказала. Вышла в коридор и приказала первой увиденной служанке подать господину что-нибудь перекусить. Вернувшись, она помогла Такеши завязать оби, не сводя с него внимательного, вопросительного взгляда.

— Нарамаро и Хиаши-сан, — хмыкнув, пояснил Такеши. — Старик через дочь уговаривает нашего Сёгуна, чтобы ему вернули внучку.

— Вот как.

— Нарамаро, конечно, никогда мне не прикажет, — он пожал плечами. — Мы поклялись тогда Фухито. Но меня… — он сделал паузу, подбирая нужное слово, — меня беспокоит Хиаши-сан. И то, что он внушает Томоэ. Мы ведь даже не читаем ее письма деду, — Такеши выразительно посмотрел на Наоми, и она почувствовала, как на щеках проступил легкий румянец.

— Что она может писать, она еще слишком мала. И что опасного