«В 1939 г. во время усиления европейских противоречий Инсон сообщил, что Гитлер поставил первоочередной задачей разбить Польшу, затем Францию и Англию. Нападение на СССР будет осуществлено после разгрома Польши и покорения Европы. В мае 1939 г., уточняя эти сведения, Инсон сообщил, что нападение на Польшу будет произведено 1 сентября (сведения полностью подтвердились).

В 1940 г. заблаговременно сообщил о времени начала наступления германских войск против Франции и основном направлении стратегического удара немецких войск.

В этом же году дал полные сведения о характере договора, заключенного японцами с “правительством” Ван Цзинвэя.

Неоднократно давал ценные сведения о внешней политике Германии в отношении Японии и Дальневосточной политике в целом, а также Японии в отношении Германии и других стран».

Резюме итога успехов и неудач Зорге стал раздел «Возможные причины провала Инсона»:

«1. В течение продолжительного времени Инсон работал под руководством бывших руководящих работников Разведупра, оказавшихся врагами народа. Отсюда вытекает вывод: если враги народа продались сами иноразведкам, то спрашивается, почему они не могли выдать Инсона. Так, например, бывший начальник 2-го отдела Карин являлся немецким шпионом, и он выдал, по его словам, некоторых наших секретных агентов в Китае. В бытность Карина начальником отдела Инсон работал в Японии. Начальник японского отделения Покладок являлся японским шпионом.

2. Бывший начальник японского отделения (после Покладока) Сироткин оказался также японским шпионом. Сироткин показал органам НКВД, что он выдал Инсона в конце 1938 г. со всеми его источниками. На одном из допросов Сироткина в НКВД присутствовал полковник Попов.

3. По записям врагов народа в личных делах Инсона значится, что он был известен английской полиции как советский разведчик».

Эта справка была составлена 1 ноября – в те самые дни, когда «Икар» по-прежнему пытался выйти на связь с «Изопом», подставляя японской контрразведке «лепечущего» Иванова. Тот же «Икар»-Гущенко 13 ноября «нашел» Клаузена и поставил в деле Зорге жирную точку: «По данным агентуры… Инсон 11.11 застрелился в тюрьме, надо полагать, что его застрелили во время допроса. Арестован также Изоп, у которого захвачена большая сумма денег и радиостанция. Жиголо сидит, у него на квартире найдены дневники по вопросам политики Японии и сведения о разговорах и слухах среди политических кругов. Данные получены от… офицера, имеющего связи в контрразведке…»[693]

«Инсон» застрелился… И снова странное совпадение: по-немецки «не волнуйся, не беспокойся» (keine Sorge) звучит почти так же, как «никакого Зорге» (kein Sorge). Немцы могли бы сказать: «Kein Sorge – keine Sorge» – «Нет Зорге – нет хлопот». Но сказали наши. Нет человека – нет проблем.

Глава сорок седьмая

Кольцо Зорге

Признание бывшего резидента в работе на Москву – кульминация восьмилетнего чередующегося ожидания успеха, отпуска, отзыва, провала. О том, как это признание случилось, рассказывал один из немногих свидетелей этого – прокурор Ёсикава. Правда, и тут немало разночтений, связанных с тем, что Ёсикава рассказывал об этом не единожды, расходясь в деталях. Не добавляют ясности и пресловутые «трудности перевода», и особенности подачи материала в начале эпохи холодной войны, когда давал показания Ёсикава. Например, в версии Дикина и Стори Зорге, признавшись, разрыдался[694], но в выступлении самого отставного прокурора на слушаниях в Конгрессе США ни о каких слезах речь не идет. Потому что Ёсикава еще не знал, что надо было обязательно поведать миру об отчаянии и раскаянии советского шпиона? Прокурор рассказывал лишь, что в субботу 25 октября около четырех часов дня он в сопровождении двух коллег, одним из которых был инспектор Охаси, руководивший арестом, встретился с Зорге в помещении внутреннего буддийского храма тюрьмы Сугамо, «чтобы оценить состояние его здоровья и проверить, позволяет ли оно вести дальнейшее следствие». Неожиданно арестованный попросил бумагу и карандаш, снял куртку и, сев за стол, написал по-немецки, что с 1925 года являлся членом Коминтерна. Затем он поднялся и воскликнул уже по-английски: «I have never been defeated since I became an International Communist. This is the first time that I was beaten»[695] – «Я никогда не был побежден с тех пор, как стал членом Коммунистического Интернационала. Впервые я потерпел поражение».

Тогда же Ёсикава рассказал еще о двух чрезвычайно важных для начала следствия вещах. Во-первых, он выразил свое мнение о том, почему Зорге вообще сознался, и можно констатировать, что оно выглядит даже более убедительно, чем версия о пытках или об исчерпывающих вещественных доказательствах: «Зорге и его группа почти закончили свою шпионскую деятельность, и они полагали, что добились успеха».

Во-вторых, вспоминал Ёсикава, у следствия в тот момент вообще не было никакой четкой программы действий. Было лишь четыре вопроса, на которые предстояло ответить: «Нас интересовало, был ли Зорге действительно шпионом Германии и действовал ли он с помощью коммунистов Японии. И на самом деле шпионил ли он в пользу нацистского режима в Германии. Это был первый вопрос.

Второй вопрос состоял в том, был ли Зорге двойным шпионом и не работал ли он одновременно и на Берлин, и на Москву.

Третий вопрос, был ли он на самом деле шпионом Москвы и только притворялся нацистом…

Возник и еще один вопрос. Если бы он был шпионом Москвы, то мы не понимали, был ли он шпионом четвертого отдела (военной разведки. – А. К.), как сказал Клаузен. Или, возможно, он был шпионом Коминтерна, как сказал Вукелич»[696].

Эти четыре вопроса, если Ёсикава не лукавил, показывают, что токко не очень понимала, кого и за что она арестовала. Ни японский, ни советский след в таком случае не могут во всей полноте объяснить логику задержания ядра группы Зорге, ибо в первом варианте у следствия не должно было оставаться сомнений в причастности группы к деятельности коммунистического подполья, а во втором – в чью именно пользу работали разведчики. Получается, что токко передала груду добытых материалов следователям прокуратуры и те начали работу с нуля.

Впечатление японского прокурора о том, что советские разведчики выполнили свою задачу (вспомним прямое высказывание Мияги на эту тему), а потому очень быстро сознались в своей противозаконной деятельности, снова наводит на мысли о некотором внутреннем анархизме или, если угодно, идеалистическом восприятии коммунизма нашим героем и, как следствие, всей его группой. За долгие годы службы в разведке, за годы подполья Рихард Зорге так и не научился полностью и беспрекословно подчиняться. Его большевистская дисциплина, его мировоззрение как коммуниста носили еще ясный отпечаток принципа демократического централизма, характерного для большевиков 1920-х годов, но полностью уничтоженного во время сталинской перестройки партии и страны в 1930-е. Зорге верил в себя, глубоко верил в идею и в правильность своего пути к ее достижению. Он осознавал себя