Шрифт:
Закладка:
Сам по себе запрет Ёсикава отвечать на вопрос о виновности имел смысл только в том случае, если Зорге к моменту встречи с Оттом еще упорствовал, иначе, наоборот, можно было предъявить послу признание журналиста и таким образом ответить на его протест. Однако как раз этого и не произошло. Зорге молчал, а на главный, мучивший всех вопрос ему не дали возможности ответить. Почему? Только потому, что он мог ответить «невиновен», и тогда на японские органы власти обрушился бы новый нажим германских союзников. Да и вряд ли генерал Отт оставил бы советскому шпиону одеяло с именем своей дочери…
Для Ойгена Отта произошедшее оказалось сильнейшим ударом, возможно, даже бóльшим, чем для самих разведчиков. Ведь, как ни банально это звучит, они-то знали, чем занимаются и что их ждет в случае неудачного финала. Отт верил Зорге искренне и глубоко. Верил настолько, что принес это самое одеяло. И встреча с арестованным не разубедила его, в отличие от многих других сотрудников германской дипломатической миссии в Токио, знавших Зорге и недолюбливавших Отта. Это касалось и атташе по вопросам полиции и уполномоченного СД Мейзингера (Майзингера), который, по сомнительным воспоминаниям Шелленберга, обязан был «присматривать» за Зорге, но не заметил ничего предосудительного и отличился лишь тем, что первым сообщил в Берлин об аресте подопечного, а затем попытался уничтожить посла, справедливо сочтя его главным источником информации для советского агента, но совершенно безосновательно упрекая генерала в том, что он знал о втором лице своего друга[680]. Если у Ойгена Отта и возникли серьезные сомнения в несправедливости ареста Зорге, то он постарался скрыть это ото всех. А основания для такого рода сомнений были. Вот что рассказал Макс Клаузен о своей встрече с бывшим военно-морским атташе, другом Рихарда «Паульхеном», источником «Паулем» или «Паулой», бывшим командующим, адмиралом германского флота в Восточной Азии, а в декабре 1945 года интернированным дипломатом Паулем Веннекером – тем самым, что обвинял Отта в нарушении присяги: «Я знал от РИХАРДА, что у ВЕННЕКЕРА был небольшой чемодан Рихарда, который хранил ВЕННЕКЕР, когда РИХАРД работал в немецком посольстве. РИХАРДУ для работы был необходим некоторый материал, который он хранил у ВЕННЕКЕРА. Когда я пришел к нему, он был не очень рад меня видеть, но тем не менее пригласил в комнату. Мы поговорили с ним немного о политике. То, что он не являлся настоящим фашистом, я слышал еще от РИХАРДА, и теперь он сказал мне, что исполнял только свои обязанности. Когда я спросил о чемодане РИХАРДА, он покраснел. “Да, – ответил он, – у меня был чемодан ЗОРГЕ во время вашего ареста, но в нем было немного: рукопись о японском сельском хозяйстве, 3 тыс. американских долларов и 12 тыс. иен”. – “Где же сейчас чемодан?” – спросил я его. “Вскоре после ареста ЗОРГЕ я снес его к послу ОТТУ, и мы открыли его. Рукопись мы уничтожили, 3 тыс. амов взял ОТТ, а иены мы оставили в чемодане. Позднее появилась полиция и забрала у меня чемодан”»[681].
Чемодан с крупными суммами в американской валюте и в японских иенах, который журналист не хотел хранить дома, предпочитая спрятать его у друга, обладающего дипломатическим иммунитетом, должен был навести старого разведчика Отта на понимание своей ошибки в отношении Зорге. Тем не менее Отт сопротивлялся обвинениям в шпионской деятельности немецкого журналиста еще несколько месяцев.
Что же касается загадочных телеграмм, отправленных им то ли до свидания с арестованным, то ли после, возможно, разгадка проста и кроется в опубликованном Юлиусом Мадером факсимиле обширного сообщения посольства в Токио на имя посланника Брауна фон Штумма, занимавшегося в ведомстве Риббентропа служебными расследованиями. Эта записка содержит тексты обеих телеграмм, и, скорее всего, именно ее куски цитировали разные авторы в разное время как самостоятельные тексты, хотя Сергей Будкевич, например, считал все три документа разными и самостоятельными. Дата ее отправки отсутствует, но очевидно, что это произошло не ранее 24 октября, а в Берлине она была должна лечь на стол адресату 14 ноября. Вот ее полный текст:
«Германский корреспондент Рихард Зорге, работавший с 1936 года в Токио для “Франкфуртер цайтунг”, арестован японской полицией 22 октября 1941 года вместе с другим подданным рейха по имени Макс Клаузен по надуманному обвинению в антияпонских связях.
Рихард Зорге является хорошим знатоком Японии и талантливым журналистом; однако строгой объективностью своих репортажей, в которых он порой позволял себе и критику, он часто навлекал на себя недовольство официальных кругов страны пребывания. Исходя из информации, полученной от ответственных германских инстанций в Токио, подозрение насчет вменяющейся в вину Зорге причастности к коммунистической деятельности следует считать заблуждением. По мнению посла Отта, близко знающего Зорге, эта акция представляет собой политическую интригу, поскольку Зорге получил некоторые секретные сведения о состоянии японо-американских переговоров, имеющих статус государственной тайны.
До сих пор не разрешено проводить с арестованным никаких бесед, если не считать кратковременного формального посещения его со стороны посла Отта. Несмотря на постоянно предпринимаемые Министерством иностранных дел усилия, прокуратура все еще отказывает в предоставлении возможности ознакомления с имеющимися доказательствами противозаконной деятельности обвиняемого. Как говорят, в связи с этим инцидентом арестовано также большое число японцев»[682].
Начавшееся служебное расследование тянулось несколько месяцев. 9 января 1942 года Отт доложил в Берлин о предоставлении японской стороной двух обширных протоколов следствия, но отметил их «недостаточную содержательность». Генерал имел в виду копии протоколов допросов Рихарда Зорге, направленные ему 17 ноября с сопроводительным письмом, в котором сообщалось об обвинении Зорге в нарушении закона «Об обеспечении государственной безопасности»[683]. Отт был взбешен, не верил своим глазам и требовал более увесистых доказательств и новых встреч с Зорге,
