и военным требованиям, чем после общего прекращения военных действий. Но, конечно, обстановка складывается иначе, когда выдвигается цель, которую теперь преследует Антанта, состоящая не только в том, чтобы на целые десятилетия ослабить противника, а чтобы стереть с лица земли государство и поработить целые народы; такие цели были свойственны и их ставили себе лишь в древности, когда войны велись варварскими приемами (см. схему 30).

Переход всей Добруджи в руки Болгарии, как она этого требовала, являлся для Германии невыгодным. Мне представлялось, как наилучшее решение – оставление Северной Добруджи за Румынией, и это вполне отвечало моей точке зрения в вопросе о Добрудже в течение последних пяти четвертей года. Дальнейшее должно было быть предоставлено дипломатии. Ее задачей было сохранить союз с Болгарией, но при этом избежать тех невыгод, которые были связаны с переходом в болгарское владение мирового пути Черноводы – Констанца. В результате я склонялся к мысли о зоне свободного порта, простирающейся от Констанцы до Черновод, с германским управлением. К сожалению, предварительные совещания с нашими союзниками по этим вопросам не состоялись.

Мы возражали против значительного территориального расширения Венгрии за счет Румынии. В военном отношении для лучшего обеспечения границ Венгрия нуждалась лишь в незначительном изменении границы у Орсовы и в Молдавском углу южнее Кирлибабы. Я считал, что только такая аннексия может быть оправданна.

Верховное командование не встречало возражений против присоединения к Румынии Бессарабии и против сохранения армии. Переговорив со статс-секретарем фон Кюльманом и графом Чернином, мы согласились, что предпосылкой явится образование Германией и Австро-Венгрией в Румынии правительства, угодного нам и в большинстве составленном из лиц, находящихся сейчас в оккупированной области. По этому поводу наше правительство завязало тесные сношения с румынами, которые по искреннему своему убеждению хотели стать на сторону Германии.

Кроме того, с военной точки зрения, во избежание каких-либо неожиданностей со стороны Румынии, мы требовали, чтобы король и королевская семья покинули страну до заключения общего мира.

Для Австро-Венгрии укрепление политического влияния Германии в Румынии было в высшей степени неприятно, Австро-Венгрия опасалась этого в равной мере, как и восстановления экономических интересов Германии. Граф Чернин противился обоим требованиям и поставил нас в тупик, объявив, что в конце января он командировал прежнего военного атташе в Румынии, полковника Ранда, к румынскому королю в Яссы с уверением в готовности обеспечить Румынии достойный мир. В Крейцнахе я узнал об этой командировке окольным путем и был весьма неприятно поражен. На совещаниях 4 и 5 февраля я обратил внимание на сомнительность миссии полковника Ранда. Граф Чернин и, что удивительно, статс-секретарь фон Кюльман уклонились от этой темы, что меня убедило в том, что последний знал о командировке полковника Ранда и дал на нее свое согласие. Иначе статс-секретарь фон Кюльман был бы столь же поражен самовластным поступком графа Чернина, как и я, когда я о нем узнал. Таким образом, мы вступили на наклонную плоскость. Раз мы завязали переговоры с королем, а следовательно, его в известной степени вновь признали, то мы уже во всяком случае не могли требовать его отречения и удаления из страны. К этому и стремился граф Чернин. Король ему был нужен как точка опоры для Австро-Венгрии в Румынии, но Германия, завязав переговоры с королем от имени четверного союза, выдала с головой своих вернейших приверженцев и поставила их в невыносимое положение, находясь в котором они страдают и посейчас.

Особенно веским аргументом, на котором все время играла дипломатия и который получил впоследствии значение, было соображение, приводившееся, чтобы убедить императора и верховное командование: удаление короля последует по инициативе самих румын. Наша военная мысль была этим затуманена. В надежде на коренное изменение румынского правительства и на самостоятельное его выступление в вопросе удаления короля я упустил потребовать полного разоружения румынской армии.

Вышеупомянутые обстоятельства внесли в мирные переговоры с Румынией половинчатость, характеризовавшую и самый мир.

Ведение переговоров сначала было вверено генерал-фельдмаршалу фон Макензену. Очень скоро он убедился, что Австро-Венгрия во всем связывает его по рукам и по ногам. Военное положение и здесь требовало скорейшим путем выяснить, придется ли нам и здесь предпринимать новую операцию, или мы достигнем мира. Новое правительство образовалось, но оно ни в каком отношении не отвечало нашим интересам. Вследствие этого в течение февраля переговоры не сдвинулись с места. 24 февраля руководство взяли на себя дипломаты, и оно все более явно сосредоточивалось в руках графа Чернина. Статс-секретарь фон Кюльман не выступал на первый план, как этого требовал наш престиж, наша роль в поражении Румынии и наше военное положение. Генерал фон Арц сам по себе не был заинтересован в том, будет ли мир заключен сегодня или завтра, но о германском верховном командовании этого нельзя было сказать. Я часто обращался к имперскому канцлеру с просьбой ускорить переговоры и давал соответствующие указания начальнику штаба фронта Макензена генералу Хелю, который являлся на переговорах представителем верховного командования. На наше несчастье, как раз в эти дни умер начальник штаба военного губернаторства Румынии полковник Генч; генералу Хелю не удалось отстоять наши стремления. Я ожидал, что мои настояния, при исключительной силе нашего стратегического положения, делавшего возможным вторжение в Румынию со всех сторон, вызовут энергичный нажим на румын. Правительство же полагало, что оно удовлетворит мои требования скорейшим заключением мира, став на путь уступок. На примере этого несложного явления можно усмотреть основное различие между моим мышлением и мышлением правительства.

5 марта в Буфтеа был заключен прелиминарный мир, условия которого были подтверждены бухарестским мирным договором. В конце марта переговоры в известной степени были закончены.

Вопрос о Добрудже не был разрешен. Турки, участвовавшие в завоевании Добруджи, на которую целиком претендовали болгары, предъявили последним встречное требование возвращения уступленного им в 1914 году района западнее Адрианополя и восточнее Марицы. Я считал требования Турции справедливыми и умеренными. Несмотря на все посреднические услуги дипломатов, оба государства не приходили к соглашению. В результате Болгарии была передана Добруджа до железной дороги Черноводы – Констанца исключительно, а Северная Добруджа поступила в общее владение четверного союза. Союзники обязались гарантировать Румынии сохранение торгового пути через Констанцу. Это решение было предложено самим Радославовым; что его к тому побудило, я не знаю. Это постановление по своей половинчатости было неудачно; оно возбудило недовольство Болгарии и не удовлетворило Турцию.

Под давлением графа Чернина Румыния согласилась на значительные территориальные уступки в пользу Венгрии. Генерал Хель все время получал настоятельные указания противиться таким аннексиям, но это ему не удалось.

Утверждение Румынии в Бессарабии было санкционировано.