К проведению операции привлечены командованием Красной армии 2, 22 и 28-я стрелковые дивизии, 5-я кавалерийская дивизия, сводный национальный полк, 1-й бронедивизион, бронепоезд № 11, 6-я авиаэскадрилия, ОВПШ, 2-я кабельно-шестовая рота, 8-й полк связи, радиобатальон, 2 саперные роты. Для обслуживания полевых частей СКВО выделено 40 работников особых отделов. Всего же из оперативных ресурсов ПП ОГПУ СКК в операции участвовало 278 сотрудников, 582 кавалериста и 981 пехотинец войск ОГПУ при 38 пулеметах. Центром было направлено 359 человек руководящего состава и рядовых сотрудников ОГПУ (в том числе и из Закавказья), 757 секретного состава и 93 курсанта Высшей пограничной школы. Им помогали 52 переводчика. Каждый красноармеец и командир получил «Памятку красноармейцу», которая состояла из советов о налаживании отношений с местным населением, о действиях в горах и других.

Для недопущения утечки оружия и недопущения ухода бандитов на территорию соседних округов и областей на время проведения операции были выставлены заслоны из сотрудников, красноармейцев и командиров войск ОГПУ по границе с Чечней, на границе с ЗССР, по границе Кизлярского округа с равнинными районами Дагестана и по границе Терского округа[944].

Со 2 по 4 сентября 1926 г. приказ о сдаче оружия был доведен до всего населения Дагестана. Начавшееся разоружение проходило медленно. Уборевич, Евдокимов и Володин главную причину этого видели в слабости работы троек в аулах и в том, что зажиточная часть населения скрывает оружие всеми способами вплоть до перепродажи или отдачи его красным партизанам и комсомольцам. «Наиболее упорно, – сообщали они К.Е. Ворошилову и Г.Г. Ягоде, – саботируют аулы Усиша, Муги, Леваши, Мюраге, Дешлагир… Отношении Мюрача ходатайствуем о применении массовой репрессии военной силой». Серьезное сопротивление оказывало население Даргинского округа. Поэтому с 10 сентября 1926 г. решением политкомиссии А.С. Бубнова от 9 сентября руководство операцией по изъятию оружия в Даргинском округе перешло от военного командования РККА военному командованию органов ОГПУ, а всем тройкам внесудебной расправы было предложено «приступить к работе»[945].

Линия представителей Военного ведомства и ОГПУ на разоружение населения республики с 4 по 8 сентября была связана со сроками предстоящей демобилизации многих красноармейцев и ограниченностью средств на содержание войск и аппарата ОГПУ. И когда этот срок по объективным причинам не был выполнен, руководство ОГПУ и командование СКВО потребовали немедленного применения военных демонстраций, военного нажима обысками, арестами и даже применением военно-чекистских методов. Безусловно, на настроение сотрудников ОГПУ и на военных оказало поведение их аппарата, усвоившего во время чеченской операции военно-чекистские методы и твердо убежденного в своей правоте. Но это была не Чечня, где фактически отсутствовала советская власть, где велась борьба с бандитскими организациями, а не с гражданами, а с теми, кто нападал на поезда, убивал красноармейцев.

Во втором периоде операции, после разоружения большей части населения и ареста тройками внесудебной расправы 574 человек, перед чекистами была поставлена новая задача: наряду «с максимальной выкачкой оружия» провести также полную перерегистрацию «известных групп.

2 октября 1926 г. Е.Г. Евдокимов, А.И. Кауль и начальник КРО Николаев-Журид сообщили руководству ОГПУ, что «операция проведена в полном соответствии с постановлением Политбюро ЦК ВКП(б). Но окончательно «замирения» Дагестана так же, как и Чечни, не произошло. Более того, в этих районах нередкими были вооруженные столкновения между жителями этих районов.

В 1926—1928 гг. был разгромлен ряд подпольных организаций (Али Ходжаева, Хаджт-Загида, М. Капиева и других), скрывавшиеся под маской коммерческих представителей фирмы «Анатолий шеркет».

В результате огромной, кропотливой работы удалось также выявить значительное число пробравшихся в государственный аппарат лиц, скрывавших свое враждебное прошлое и не внушавших доверие.

Для 1924—1926 гг. характерными были вспышки бандитизма. Так, 26 декабря 1924 г в ТО ОГПУ из Полторацка о появлении банды в 40 верстах от полотна железной дороги в Каршинской волости численностью 1200 человек, бандиты грабили население, уничтожали небольшие советские отряды и сторонников власти. Дзержинский писал Ягоде: «Что это за такая банда? Это настоящий фронт. Надо обратить внимание на скорейшее уничтожение этой банды. Сообщите мне, что это за банды и какую опасность они представляют. Пришлите мне и карту, чтобы я мог ориентироваться, где это происходит. На границе с Персией? Так ли?»[946]

Хотя Крым не представлял серьезной опасности для советской власти, но стал предметом особого внимания для службы охраны партийных и государственных чиновников, о чем говорят документы 1923—1924 гг. 21 июля 1923 г. И.С. Уншлихт писал С.Ф. Реденсу: «По дошедшим из Крыма сведениям, дорога Севастополь—Ялта неблагоприятна в смысле бандитизма – ограблений. Южный берег Крыма почти поголовно занят партработниками и членами ЦК РКП. Прошу принять все меры обеспечения их и сокращения бандитизма»[947].

Принятых мер оказалось мало, потребовались дополнительные права, и 18 июня 1924 г. председатель ГПУ Крыма Шварц и уполномоченный ГПУ Киятковский просят Г.Г. Ягоду немедленно возбудить «ходатайство ЦИК СССР о признании Крыма угрожающим бандитизму…»[948]. На следующий день Шварц получил ответ от Г.Г. Ягоды: «Сообщаю постановление Президиума ЦИК СССР от 18 июня 1924: объявить Крымскую автономную ССР неблагополучной по бандитизму сроком два месяца»[949].

Любопытно, что само постановление было принято в день запроса, что свидетельствовало не только об оперативности, но и важности данной меры. Видно, кто-то уж из очень больших чиновников отдыхал или ехал на отдых в Крым.

Следовательно, можно с полной уверенностью утверждать, что к середине 1920-х гг. были погашены тлевшие очаги контрреволюции, мятежи, ликвидирован политический бандитизм в Западной и Восточной Сибири, в Тамбовской и Саратовской губерниях, на Северном Кавказе и на Украине.

Нельзя отрицать, что успехи большевиков были следствием насилия и подавления не только противников советской власти, а и политической оппозиции. Но большевики обладали реальной властью, опирались на поддержку большинства народа. И прав был Б.В. Савинков, когда писал: «Для меня теперь ясно, что не только Деникин, Колчак, Юденич, Врангель, но и Петлюра, и Антонов, и эсеры, и савинковцы, и грузинские меньшевики, и Махно, и Григорьев, и даже кронштадтцы не были поддержаны русским народом, и именно между всеми разновидностями бело-зеленого движения, с одной стороны, и советской властью – с другой, русский народ выбирает советскую власть»[950].

Поражение интервентов и белогвардейцев не означало окончания борьбы, в том числе и вооруженными средствами. Остатки помещичьего класса и буржуазии выступали не только против большевиков, но и против советской власти. Монархисты и кадеты рассчитывали на интервенцию и повстанческое движение. Несмотря на то что бандитизм постепенно уходит из жизни советских людей, все же значительная часть, прежде всего крестьянства проявляет