- Вы меня потрясаете, Фьоре. Спросите Клариссу, если мне не верите. И если вы упустите этот шанс, сваляете огромного дурака. Девицы навроде Эйма в нашей стране наперечет, да и не только в нашей. Вы же помните события в день свержения Араона... правда, вы не знаете, что было вечером, когда эта северная красотка выспалась. Вы тогда отправляли гвардию на розыски Скоринга.

- И что же такое было?

- Эта... эта ходячая статуя Матери Милосердной в натуральную величину едва не придушила меня за реплику касательно Араона, - Реми сделал испуганные глаза. - Я вполне невинно пошутил на его счет - а дальнейшее... к счастью, никто этого не видел. Мне не раз доводилось получать от дам по голове, даже вазонами, но оказалось, что букет роз в умелых руках - пострашнее шпаги. И перемежалось это избиение такой выволочкой, словно за спиной у нее стоял дух Старого Герцога. Я, дескать, обязан был спасти вашего младшего брата, еще узнав о его происхождении, а уж коли не сделал тогда, то после того как заметил, что король сходит с ума...

- Однако, - покачал головой Фиор. - Это... действительно необычно для юной девушки. Я поостерегусь к ней приближаться, пожалуй. Если вам досталось розами, мне достанется вазой...

- Вам - едва ли, - усмехнулся Реми. - Вашу доброту по отношению к Араону она оценила вполне.

- То есть, незаслуженно и без малейших на то оснований выдумала нечто для меня лестное, - подвел итог герцог Алларэ. - Придется встретиться с ней хотя бы для того, чтобы рассказать правду.

- Ну-ну, хоть так...

- Мама, герцог Алларэ приглашает меня на прогулку!

Матушка подняла глаза от вышивания и задумчиво склонила голову к плечу, глядя на Ханну.

- Думаю, Фелиде стоит надеть то белое платье, что с зеленым корсажем, оно хорошо сочетается с твоим голубым, - сказала она, прикусывая шелковую нитку, и вновь склонила голову к пяльцам.

Ханна улыбнулась. В голове вдруг прояснилось, и весь сумбур, который воцарился там после получения письма, куда-то улетучился. В этом была вся госпожа Эйма, любимая мачеха, а, вернее, мать, единственная, которую знала Ханна. В одну фразу у нее уместились две подсказки и одно весьма важное напоминание: обычай требовал, чтобы незамужние девицы не встречались с благородными людьми наедине. Пренебрегали им разве что в Алларэ, но не в столице и уж тем более не в Къеле - только, несмотря на все это, Ханна запросто забыла бы про правила добропорядочности и репутацию.

Фелида Скоринг, лишившаяся в день переворота дома - сдуревшие горожане сожгли его, впрочем, бывшая фрейлина считала, что произошло это и с разрешения, и по воле самого герцога Скоринга, - поселилась у госпожи Эйма. От приглашений герцога Алларэ и Алессандра Гоэллона она отказалась по подсказке Клариссы, сказавшей, что куда приличнее будет поселиться у них. Матушка, кажется, знала наизусть все тонкости столичных правил хорошего тона - и с удовольствием пренебрегала ими при первой необходимости; однако, в случае Фелиды она таковой не увидела.

- Милая, вам есть где поселиться, не нарушив и самое малое из правил приличий, - напомнила Кларисса. - Не стоит давать никому повода для сплетен.

Скорийка молча согласилась - к радости Ханны, у которой появилась первая подруга в чужом, слишком большом и слишком шумном, городе. Рыжая "пчелка" оказалась такой же тихой, рассудительной и загадочной, как во дворце. Половину дня она проводила с Клариссой за вышиванием, другую - или в небольшом саду за домом, на качелях, если погода была ясной, или в беседке, где просто сидела, положив голову на руки, безмолвно и неподвижно, часами напролет. Стоило Ханне задать вопрос, как Фелида с удовольствием отзывалась, поддерживала беседу, но сама ее никогда не начинала.

- Мама, поговори с ней, вдруг она больна? - как-то попросила встревоженная таким поведением Ханна.

- Нет, она вовсе не больна, - улыбнулась Кларисса. - Точнее уж, у вас одна и та же болезнь на двоих. Только тебе хочется бегать, а ей сидеть и мечтать. Вы просто очень разные.

Ханне и впрямь хотелось бегать. Бегать, танцевать, мчаться галопом на любимой гнедой кобыле, не спать до утра, охотиться и то хвататься за вышивку, то за вязание, то упражняться с рапирой - до изнеможения, до боли в плечах. Господин герцог Алларэ, едва обративший на нее внимание, безупречно вежливый и безукоризненно любезный, заставил ее потерять покой и полюбить самые слащавые, самые глупые из романсов. К счастью, Фелида не слишком упрямилась и по вечерам пела, аккомпанируя себе то на лютне, то на клавикордах.

Только вот синеглазому печальному герцогу, кажется, не было ни малейшего дела до страданий северянки...

- Детка, тебе стоило бы насторожиться, если бы герцог Алларэ проводил все время здесь, а не во дворце. Он глава королевского совета. О мужчине, способном пренебречь делом ради самой прекрасной на свете женщины, стоит забыть как можно скорее, - утешала ее Кларисса. - Со временем все образуется, вот увидишь. А если нет - ну что ж, бывает и так. Ты же не побежишь топиться?

- Нет, - смеялась Ханна. - Топиться - это слишком. Но тогда я выйду замуж за владетеля Льяна. Ему, конечно, под шестьдесят, но зато он может пронести меня на руках пятьдесят шагов.

- Это, конечно, серьезный повод, - улыбалась матушка. - Еще у него семеро детей от двух покойных жен и два десятка внуков. И длинная рыжая борода. Не мужчина, а сборище достоинств!

- Борода ему идет!

- Разве я спорю? - округляла глаза Кларисса. - Выгоднейшая партия, милая! Может быть, напишем отцу?

- Я погожу...

- Вот и славно.

Из двух влюбленных барышень первой повезло Ханне; Фелида пока что не дождалась визита младшего Гоэллона, который в первый день знакомства не мог отойти от скорийки на шаг, а потом вдруг пропал, не удосужившись даже написать ни к чему не обязывающее письмо. Печалило ли это рыжеволосую, могли догадаться только Мать и Воин, способные читать мысли смертных - она не жаловалась и не вздыхала, и даже в случайной беседе не поминала Алессандра; а вот у Ханны Фиор Алларэ с языка не сходил. Она выпытала у матушки все,