Шрифт:
Закладка:
— Отныне здесь наша земля, — провозгласил Учай, обводя рукой обгорелые останки недавних построек.
— Это же совсем близко, — засомневался Кежа, первейший из его друзей и неизменный товарищ во всех затеях. — Старейшины не позволят…
— У нас больше нет старейшин, — оборвал его вожак. — Теперь мы сами по себе род. Я вам старшак, а вы мне — меньшие братья. И все мы отныне друг за друга, и в жизни, и в смерти. И на том кровь мешать будем.
— Будем, будем! — загомонили все пятеро.
— А ну как придут нас гнать? — не унимался Кежа.
— С чем придут, с тем и уйдут!
— Оно бы и хорошо. А то ведь вон они карабкаются!
Учай вернулся к воротам и поглядел в сторону селения. И впрямь Кежа не шутил. Вверх по склону поднимались трое мужей, суровых, как зимний день.
— Ежели позову, выходите ко мне, — кинул соратникам Учай и неспешным шагом отправился навстречу гостям.
— С чем пожаловали? — глумливо спросил он, сунув большие пальцы за ремень. — Не в мое ли воинство вступать?
— Зря ты, Учай, тут встал, — не отвечая на насмешку, проговорил один из пришедших. — Эта земля — наша. Старейшины велят тебе ступать прочь.
— Велят? Мне? — Учай оскалился и расхохотался. — В горшках с просяной кашей ума больше, чем в их головах! Воротись и передай старикам мои речи от слова до слова.
— Ты меня не учи, сопляк, что делать! — вспылил бородатый ингри. — Сказано убираться — так и убирайтесь!
— А я вот что тогда скажу, — чуть подумав, ответил Учай. — Отец мой, Толмай, по доброй воле и с вашего согласия отдал этот берег арьяльцам. А я его у арьяльцев силой своего оружия отнял. — Он положил пятерню на рукоять кинжала. — Стало быть, земля эта — моя и моих ближних! Если желаешь, иди ко мне в род и тоже будешь на этой земле хозяин. А нет — ступай прочь, покуда цел.
— Ты, Учай, говори, да не заговаривайся! — Мужчина схватил было парня за плечо, но тот резко сбросил его руку и пнул посланника по голени. От боли и неожиданности тот взвыл и, забыв об Учае, запрыгал на одной ноге.
— Ты что ж, крысеныш, вытворяешь?!
Слова застряли у него в горле — острие кинжала едва не уперлось ему в нос. Сотоварищи переговорщика метнулись было на помощь, но тут из ворот выскочили пятеро побратимов Учая с копьями наперевес.
— Мы с вами за одним столом едали, одни хлеба ломали. Убивать вас у меня охоты нет, — ровным голосом сказал Учай. — Только потому вы сейчас еще и живы. Но кто нас гнать станет, быстро к Дедам уйдет. Как арьяльцев тут порешили, так и вас порешу.
— Не стращай, не стращай!
— Проваливайте!
Учай вернул клинок в ножны, повернулся и зашагал к острожку.
— Да про кашу просяную старейшинам передать не забудьте, — бросил он через плечо. — Впредь тут кого чужого увижу — прибью. И не говорите, что не предупреждал.
— Эк ты их! — с восхищением воскликнул Вечка, самый младший из соратников молодого вождя.
— Оно-то да… — Кежа с тревогой глядел вслед уходящему посольству. — Да вот только в другой раз они не втроем, а втридцатером придут. Зря ты старикам про горшок сказал.
— Ты отныне для тех стариков никто, — буркнул Учай. — Стало быть, и они тебе чужие. Что их слушать? Волос сед — умишка нет! У себя дома пусть приказы раздают.
— Да все равно нам со всей оравой не справиться. Вот ежели б у нас скорлупы были, как у тех арьяльцев, — мечтательно протянул Кежа. — Да их дивные луки… Тогда, может, и потягались бы.
— Ну-ка помолчи! — оборвал его Учай, а сам призадумался.
В его памяти снова всплыло видение недавней охоты. Отец, вышедший один на один с чудищем; страшные челюсти, сокрушающие его, будто утиное яйцо… Конечно, Толмаю арьяльцы подсунули околдованную, порченую скорлупу, но та, в которой они сами ходили, была вполне годной! А если так…
— Когда я вел царевича и его людей к медвежьему народу, — заговорил он, — воины туда в скорлупах шли. Оттуда сами видели, сколько вернулось… Стало быть, все прочие там остались. И доспехи их там же лежат…
— Медвежьим людям они ни к чему, — подхватил понятливый Кежа.
Учай кивнул.
— Надо бы сходить к скалам и глянуть. — Он ухмыльнулся. — Медвежьи люди объедки в реку кидают, чтоб та весь непотреб из их земли выносила. Ну́ как арьяльцы нам гостинцев там оставили? Тогда-то уж точно разъясним старикам, кто на этом берегу главный!
Вдалеке, будто подтверждая эти слова, пророкотал раскат грома надвигающейся грозы.
— Вот, вот! — воскликнул Учай, указывая в темнеющее небо. — Боги нас услышали!
* * *
К ночи дождь, хлынувший, словно бабьи слезы на тризне, унялся, и обитатели острожка улеглись спать под наскоро отстроенным навесом из лапника. Ночь выдалась неожиданно холодной. Костер то и дело норовил погаснуть, не желая лакомиться сырыми дровами. В свой черед каждый из новых родичей Учая сидел, подкармливая пламя. Выискивал в куче хвороста ветви посуше, сдирал кору с березовых поленьев, давая пляшущим жарким языкам угощение.
Под утро настал черед Учая. Он сидел на поваленном бревне, бывшем когда-то частью коновязи, стараясь увидеть в огне зыбкие приметы своего будущего. Отец когда-то рассказывал, что если внимательно смотреть, то обязательно увидишь… Но сейчас, как ни таращил новый старшак глаза, не было видно ничего, кроме скукоживающейся черной коры, обугленных веток и вечно голодного огня.
«Ничего, все придет, — успокаивал себя сын Толмая. — Сходим в земли медвежьего народа, вернемся с арьяльскими скорлупами и мечами — тут всякому ясно будет, за кем сила! Вот только перед уходом непременно кровь смешать… Чтобы уж там, в походе, точно сжатый кулак, заедино быть…»
Учай устало прикрыл глаза. Веки казались такими тяжелыми, что хоть пальцами держи. Вдруг ему показалось, что он слышит шорох откуда-то из дальнего конца острожка. Учай схватился за рукоять кинжала. Звук становился все явственнее, множился… Казалось, теперь шуршание слышалось со всех сторон. Тихое-тихое, но оттого еще более страшное.
— Кто тут?! — вскочил сын Толмая.
И увидел их. Белесые, полупрозрачные, они двигались со стороны реки. Они появлялись над черной водой, словно огромные пузыри, и медленно плыли вверх по склону, к костру, в поисках утраченного тепла. Кажется, они не видели
