Шрифт:
Закладка:
— Вроде подготовились, — сказал Минька.
— А вы еще маленько позанимайтесь. Наизусть чтоб… — подала свой голос и Степанида.
Не отпустили они одних сыновей и на комсомольское собрание, которое проходило в недавно отремонтированном, подновленном малость клубе. На удивленный, немного растерянный взгляд Тани Степанида сурово молвила:
— Не гляди на меня так, Танюша. Мы ить не чужие им. Вот вырастила бы ты в такое-то время одна их, узнала бы, что это есть такое… Так что посидим, мы ведь тоже когда-то были комсомолками. Не красней и не пожимай плечиками. Начинай собрание, а мы вот с Марией посидим тихо-мирно да послушаем. Мы вон там, в уголочке, с краешку. Пойдем, Маша.
Бесконечно счастливые благополучным для их сыновей исходом дела, хотели было сейчас же после собрания увести их домой и там вместе пережить еще раз эту радость, но тут уж ребята воспротивились, почувствовав себя с этого часа окончательно взрослыми. Всегда покорный материной воле, Гринька теперь сказал, бася неровным, ломающимся голосом:
— Мам, мы немного погуляем, побудем тут. Ступайте, мам!
— Пойдем, Маша, — вздохнула Степанида, — пускай их погуляют. Глянь — мужики!
— Это твой Гринька — мужик, а мой как был сморчок, так сморчком и останется, — сказала Мария и, усмехнувшись, закончила: — От сморчка сморчки и родятся. Вылил, как каплю воды, в себя этот Непряхин! — говорила так, а глаза светились неизбывной, непреходящей нежностью.
Они пришли в Степанидину хижину вместе, не сговариваясь — не хотелось расстаться в тот вечер. Присели к столу. Степанида вышла на минуту в чуланчик, примыкавший к сеням, вернулась с бутылкой самогона.
— Да ты что это, Стеша, надумала?
— Ничего. День-то какой у нас!
— Фенюху бы позвать, — вспомнила Мария.
— А ты сбегай за ней, пока я спроворю яишенку.
Часом позже проходившие мимо Степанидиной избы люди с удивлением слышали, как из ее окон выплескивалось грустно-задумчивое:
Ивушка, ивушка, зеленая моя,
Что же ты, ивушка, незелена стоишь?
Иль частым дождиком бьет, сечет.
Иль под корешок ключева вода течет?
За окном, скрываясь у простенка, кто-то стоял. Степанида склонилась набок, запрокинув голову, пригляделась. Угадала:
— Антонина Непряхина затаилась.
— А в избу боится войти. Когда-то старшей подругой для нас с Феней была. Песню-то эту она, Антонина, заводила. Любила очень. Вот и пришла на наши голоса, укрылась у завалинки, а нет бы войти и подтянуть…
— Не войдет, не простат она тебе, Маша, вовек. Мы ить, бабы, за свово мужика… Это еще Антонина смирная, а то бы…
— Попробовала бы, — сказала Мария, сверкнув отчаянным своим оком.
Феня решила остановить их:
— Будя уж вам об этом, бабы. Не тереоите своих ран — свежи они, не зажили.
Но Соловьевой уж вожжа под хвоит попала:
— Удивляюсь я на тебя, Стеша. Скоко годов живешь без мужика и ничего. Я б с ума сопела.
— Разные мы с тобой, Маша, — сказала Степанида и, обняв, приблизив к себе обеих, вновь затянула — тихо и печально:
Девица, девица, красавица-душа,
Что ты, девица, невесела сидишь.
Али ты, красавица, тужишь о чем.
Али сердце ноет по дружке милом?
Степанида спрашивала своим глухим, придавленным чем-то тяжелым голосом, а Феня и Мария отвечали — так же тихо и грустно:
Как же мне, девице, веселою-то быть?
Как же мне веселой быть и радошной?..
Что ж это у бабушки да выдумано,
У родимой матушки повыгадано?..
Знать, они, родимые, неправдою живут:
Меньшую сестру прежде замуж отдают!
Степанида, потеплев лицом, успокаивала:
Ивушка, ивушка, на воле расти,
Красавица девица, не плачь, не тужи!..
Не срубят ивушку под самый корешок,
Не разлюбит девушку миленький дружок!
Пропев это, примолкла, забеспокоилась:
— А не пойти ли нам, Мария, с тобою в клуб да не пригнать ли наших комсомолят домой? Долгонько что-то их нет.
— Куда они денутся. Придут, — сказала Феня, недовольная тем, что песня кончилась и надо собираться домой.
— Ишь ты как! — заметила Мария.. — Бывало, не ждала, когда твой Филипп сам возвернется, бежала на гульбище и гнала его под свою крышу поскорее. Пойдем, Стеша, заодно вот и Фенюху проводим. Небось заждался ее там Белый-то, на стенку кидается…
— Ну и язычок у тебя, Маша! Ай завидки берут? — включившись в озорной тон подруги, спросила Феня.
— А то нет! Гляди, милая моя подруженька, как бы не отбила у тебя его. У меня это быстро…
— От тебя всего можно ожидать, — сказала Феня и, опасмурнев, быстро направилась к двери.
— Ну вот и пошутить уж нельзя! Нужон мне твой Авдей! Пущай Наценка Скворцова с тобой воюет, а я, коль охота будет, отыщу для себя какого-нибудь завалящего в другом месте, — спокойно объявила Мария, взяв Угрюмову под руку и возвращая на прежнее место. — На мой век их хватит…
— Немного что-то их валяется на дороге, — вздохнула Степанида.
— Ничего, я найду, — уверила Мария.
— И когда ты только уймешь себя, Маша! — сказала Феня. — Сын уж вон какой, постыдилась бы…
— Что-то ты не очень совестилась своего Филиппа, когда ухватилась за Авдея! — мгновенно и зло отпарировала Соловьева. — Сразу увела его у этой разини Наденки. Тоже мне праведница отыскалась!
Феня, покраснев, промолчала.
Умолкла, смутившись немного, и Мария, которая, правду сказать, наговаривала на себя явно лишку: не такая уж она непутевая и агрессивная относительно чужих мужиков, какой себя выставляла на словах. Не помнили и не примечали завидовцы в последние годы, чтобы Мария принимала в своем доме кого-нибудь из мужчин или пыталась соблазнить, заманить в любовные свои силки. Наговаривала же на себя скорее из врожденной дерзости, из желания замутить воду, растревожить, расковелить, взбудоражить счастливых своих односельчанок; вызвать у них волну лютой ревности и хоть таким образом поторжествовать, возвыситься над ними и приглушить немного неутихающую, вечно саднящую боль в своем сердце. Этим только и можно объяснить неслыханную даже для нее выходку, которую позволила себе Мария Соловьева на одном недавнем и, прямо скажем, необычном товарищеском суде, проходившем в Завидове.
Судились две женщины, по виду — ровесницы. Может, одна из них, что была подсудимой, выглядела чуть моложе и привлекательнее обличьем. Она обвинялась в том, что была захвачена истицей на месте преступления, за колхозной фермой, с животноводом — мужем истицы. На все вопросы председательствующего (им был Тимофей Непряхин, по причине
