Шрифт:
Закладка:
Этот документ интересен не только своей характеристикой положения ремесленника-писца, но и как показатель регулярности культурных связей Новгорода с далеким Двинским краем.
Писец не только выполняет заказ каких-то монастырских людей (евангелие — не вклад в монастырь, так как в этом случае нельзя было бы требовать с Акакия расчета), но через посредника производит расчет за работу по договору с монастырем-заказчиком, находящимся от него на расстоянии тысячи километров.
Книжное дело является единственным ремеслом, в отношении которого мы располагаем сведениями о договоре, задатке, стоимости материала, оплачиваемого мастером. Для других ремесел мы можем только предполагать подобное положение.
Большой интерес представляют сведения о разделении труда и о простейшей кооперации в книжном производстве. Многие книги написаны разными почерками. Каждый писец имеет свои особенности в начертаниях букв, делает специфические, свойственные именно ему ошибки.
Работа в большинстве случаев производилась одновременно: писцы писали на разных тетрадях и поэтому в середине встречаются недописанные листы или же слишком убористый почерк, говорящий о том, что одному из писцов недостало места[1479].
В некоторых случаях все писцы указывали свои имена, иногда же в записи стояло только одно имя и лишь анализ почерков показывал, что в написании книги, участвовало несколько человек (напр., Лаврентьевская летопись, написанная в 1377 г.). В таком случае можно предполагать наличие мастера и простых писцов[1480]. Нередко наблюдается, что разные почерки рядовых писцов, исполнявших «черное письмо», объединяются киноварными строками и цветными художественными инициалами, выполненными рукой одного мастера-«златописца»[1481].
Такое же явление имеет место и среди художников-миниатюристов. Например, в Радзивилловской летописи миниатюры исполнены двумя мастерами, из которых второму принадлежала руководящая роль: он выправлял непонравившиеся ему рисунки первого мастера, заклеивал их своими композициями[1482].
От XIV в. у нас есть сведения о специальных мастерских, организованных при дворе новгородского архиепископа.
Краткий летописец новгородских владык, уделивший большое внимание архиепископу Моисею, сообщает, что он «поживъ въ цѣломудрѣи, и многы писца изыскавъ и книгы многы исписавъ… и посемъ скончася, много писанiе оставивъ». По другому списку: «собра многи писца книжные, каят их преписывати книги святые»[1483].
Книги второй половины XIV в. имеют приписки, говорящие об изготовлении их во владычных мастерских: в 1356 г. Пролог написали «владычни робята» Леонид и Осиф; в 1362 г. евангелие написано «владычным паробком» Микулой; в 1365 г. «владычень писец» Филица написал минею за июль; в 1369 г. «владычень паробок» Семеон написал минею за март; в 1370 г. он же написал минею за октябрь[1484].
Интересное «строение» книг во второй половине XIV в. связано, между прочим, и с усиленным строительством церквей, требовавших богослужебных книг.
Для покрытия этой потребности и были созданы мастерские, в которых работали «владычные паробки» и «владычные робята».
По одной из приписок на рукописи 1355 г. мы можем очень живо представить себе быт такой мастерской, в которой оказалось несколько «паробков», занятых однообразным делом переписки[1485].
Здесь так и чувствуются живые люди, переговаривающиеся между собой, иронизирующие по поводу злого поповского проклятия и откровенно признающиеся, что иной раз их клонит ко сну. Именно в такой среде и получили развитие во второй половине XIV в. радостные послесловия, в которых писец, дописавший книгу, сравнивается с кормчим, приставшим после долгого плавания в «отишье», или со странником, возвратившимся в свое отечество, с волом, избавившимся от ярма, или с зайцем, ушедшим из тенет[1486].
Архиепископские «робята» и «дерзкие на зло» рабы божие очень мало считались с торжественным богослужебным назначением переписываемых ими евангелий, апостолов, прологов, миней и кормчих. Поля роскошных пергаменных рукописей испещрены приписками, совершенно нарушающими строгость канонического текста. То писец восторгается своим пером («Псал есмь павьим пером» — Апостол 1307 г.), то сожалеет о порче («Погыбель перья сего» — Ирмологий 1344 г.) или пространно заявляет: «Господи, помози рабу своему Леониду Языковичу, дай ему, боже, в здравьи списания добыти. Лихое перо. Неволно им писати рабу многогрешному Леониду Офонасовичю»[1487].
По припискам мы можем судить о том, когда писцу захотелось спать, что он ел за ужином и т. д. Например: «Тьмно» (Псковский Апостол 1307 г.), «Спать ми ся хощеть» (Устав 1398 г.), «О, господи, помози, о господи, посмеши [sic!]. Дремота неприменьная и в сем рядке помешахся» (1344).
Новгородский писец XIV в. призывает себе в помощь: «О святая безмездьника Козма и Дамияне поспешита борзо к кончю» (Пролог XIV в.).
И несколько далее тот же писец сообщает читателям: «Како ли не обьестися… поставять кисель с молоком». Пскович, переписчик ирмология 1344 г., счел нужным записать следующее: «Сести ужинат — клювования с салом рыбьим». В Псковском Шестодневе 1374 г., написанном тремя разными писцами, текст, писанный последним, третьим писцом, представляет собой своеобразный дневник, из которого выясняется и положение этого писца, и его хозяйство, и привычки. Уже на третьей странице порученной ему части текста он приписывает: «Поити на вечернию. На память святого мученика Климянта» (л. 77)[1488].
На следующей странице писец сообщает о своем желании: «Шести [сести] оужинатъ» (л. 78).
Написав еще одну страницу, он собирается: «В монастырь поехати, пить в Зраковици» (л. 79).
Через две страницы его уже начинает мучить совесть: «Поехать на Гору к святой богородичи молитися о своем спасении» (л. 81); «Поити на вечернюю» (л. 82).
На следующей странице отмечено большое хозяйственное событие в доме писца: «Родиша свиния порошата на память Варвары» (л. 83).
Лист 84: «О, горе! Свербить».
И уже на обороте этого листа вывод, сделанный из предыдущего: «Полести мытъса. О святый Никола, пожалуй, избави коросты сеа» (л. 84 об.).
Лист 87: «Чресъ тын пьють, а нас не зовуть. Волови не летети, а отместъки ту будут». — Первая часть фразы представляет, вероятно, поговорку.
Лист 90: «Ох, свербить».
На листе 95 дается маленькая летописная запись, позволившая точно датировать рукопись: «В лѣто 6882 [1374 г.].
Сего же лѣта Кюрилъ
