Шрифт:
Закладка:
— Вы собирались в такую даль? Почему? — спросила Клер, не поднимая головы.
Они с Виктором были близко-близко.
— Потому что я вас люблю, — отвечал мужчина. — И наше соседство мешает мне спокойно работать. Выходите за меня! Я только о вас и думаю!
Матье и Николя надоело стоять на месте. Прежде чем подняться, молодая женщина едва слышно проговорила:
— Простите, Виктор, но мое сердце несвободно. У меня не хватит мужества рассказать вам все, я лучше напишу. Но мне очень хочется, чтобы мы остались друзьями.
Он прижался щекой к мокрому мху, прикрыл глаза. Разочарование было очень сильным.
— Не грустите, — попыталась утешить его Клер. — Такая замечательная находка! Ну же!
Виктор знаком предложил мальчикам подойти и лечь по примеру Клер. Он стал рассказывать про огромных зверей, которые многие сотни лет назад жили здесь, но только все тогда было другое и стояли сильные холода. Мальчишки увлеченно слушали.
Клер с крошкой Фостин отошла в сторонку.
— Господа, не пора ли нам подкрепиться? — громко спросила она. — Виктор, вы наш гость! Я испекла сладкую бриошь с засахаренными фруктами!
Они чудесно посидели на опушке, невзирая на прохладный ветер и сгущающиеся тучи. Серый дневной свет и запах мокрой древесины абсолютно не портили удовольствия. Виктор все говорил и говорил. Рассказчик он был неутомимый. Он принял предложение Клер довезти его до дома. И, взобравшись на переднее сиденье, нарвал омелы с нижних веток дуба.
До мельницы было еще далеко, когда сидевшие сзади дети задремали. Клер придержала коня, чтобы их не разбудить.
— Милый друг! — прошептал Виктор, когда они подъехали к его дому. — Не нужно ничего писать! Храните ваши тайны! По натуре я очень любопытен и, возможно, знаю больше, чем вы думаете. Последние полгода я бредил заграницей. Невероятные приключения в девственных лесах, таящих в своих глубинах древние храмы… Но и эта долина изобилует сокровищами! Значит, мои изыскания продолжаются. И если я случайно встречу вас, смогу показать результаты раскопок и, что еще лучше, получу кусочек бриоши с фруктами — буду рад и этому!
Виктор улыбался, но явно был раздосадован. В его глазах цвета спелого ореха Клер прочла искреннюю любовь.
Ей вдруг захотелось его поцеловать, однако она немедленно себя одернула.
— До свидания, Виктор! Держите меня в курсе ваших изысканий!
Сириус уже почуял конюшню — пошел крупной рысью. Клер жутко злилась на себя.
«Отец Жак сто раз прав! — говорила она себе. — Я склонна к греху! Плачу по Жану, который меня разлюбил, и желаю Виктора! И правда, это ненормально — в мои годы жить одной. Бурление крови играет со мной злые шутки…»
Она решила попить пару недель настоя ромашки, известного своими успокаивающими свойствами.
* * *
Ангулем, 23 декабря 1902 года
Бертий не знала, как избавиться от мужа, пусть даже на час иди два. Гийом обустроил переплетную мастерскую в подсобном помещении на первом этаже и целыми днями сидел там, наблюдая за каждым движением молодой жены. Если Бертий слишком долго разговаривала с покупателем, он выходил в торговый зал, разыгрывая из себя заинтересованного в продаже торговца.
Новость о чудесном исцелении красивой владелицы книжной лавки облетела квартал. Бертий стала выходить чаще, чтобы укрепить ноги. Она шла, гордо вздернув подбородок и опираясь на зонтик, изготовленный для нее шляпником с площади Сен-Марсьяль. Крепкий, как трость, но куда более изящный, с набалдашником из слоновой кости, выточенным в форме птицы, зонтик очень нравился Бертий. Она сама выбрала ткань — бежевый шелк, расписанный розовыми цветами.
Гийом расспрашивал ее сразу по возвращении откуда-либо. И больше всего молодого мужа беспокоили послушание жены и ее любезность. Раньше Бертий открыто возмущалась его манией следить за нею, отгонять от нее мужчин, если только речь шла не о детях и стариках. Гийом чувствовал, что тут что-то неладно. Так оно и было. Все мысли Бертий занимал один-единственный мужчина — Бертран Жиро. Но после суда над Жаном они ни разу не виделись.
«А ведь раньше он дважды в неделю заглядывал в магазин!» — сокрушалась про себя молодая женщина.
В воскресенье они с Гийомом обедали на мельнице. Это было через три недели после гибели Фолле. К огромному огорчению Клер, Бертий явилась в своем привычном образе инвалида.
Сегодня нервы у нее были на взводе с самого утра. Покупатели шли потоком, потому что Бертий выставила в витрину иллюстрированные издания Жюля Верна. И табличку, на которой написала витиеватым почерком: «Прекрасный подарок к Рождеству!» Гийом ее усилий не оценил.
Сказал, что это слишком броско, вульгарно.
В полдень они закрыли магазин и поднялись наверх обедать. Бертий очень устала, как и каждый раз, когда приходилось много стоять на ногах.
— Мне бы хотелось отдохнуть после обеда. У меня мигрень. Если останешься тут, будешь ходить взад-вперед, скрипеть ступеньками, хлопать дверьми. Шум меня ужасно раздражает. Может, возьмешь фиакр и съездишь на мельницу? Я приготовила рождественские подарки для малышей. Отвезешь их Клер?
Гийом подозрительно насупился:
— А ты в это время полежишь спокойно в кроватке? За идиота меня держишь? Признайся, у тебя есть любовник, и мое отсутствие вам на руку!
Никогда еще Гийом Данкур не был таким озлобленным. Бертий же и бровью не повела.
— Гийом, не сходи с ума! В чем ты можешь меня упрекнуть? Ну подумай сам! Со дня свадьбы мы всегда вместе. И, смею напомнить, я принесла супружескую клятву в церкви! Поклялась быть тебе верной женой. А послушать тебя — я просто шлюха какая-то!
Грубое «шлюха» несколько охладило Гийома. Он пробормотал:
— Нет, конечно! Я знаю, ты чиста передо мной, но я так люблю тебя, моя принцесса! Мужчины глаз с тебя не сводят. И так было, даже когда ты не могла ходить. Скажу как на духу: до того, как ты выздоровела, меня не так мучила ревность!
Удар попал в цель. Бертий встала, бледная как полотно.
— Какое восхитительное доказательство любви! Еще чуть-чуть, и ты признаешься, что женился на мне, потому что я не могла двигаться, была пленницей своего кресла. Гийом, ты мне отвратителен!
Молодая женщина заплакала. Гийом смотрел на жену, сгорая от стыда и желания. Она была смыслом его существования. Платье из плотного жемчужно-серого атласа соблазнительно облегало ее красивую грудь, подчеркивало тонкость талии. Из выреза, обрамленного кружевным воротничком, поднималась изящная шея с тончайшей, нежной кожей, которую он так любил целовать в том месте, где начинались волосы, легкие, как у ребенка.
— Моя принцесса! Дорогая моя, прости!
Он
