– Вот, – он поднёс один к её носу, она смешно скосила глаза.

– Я не знаю. Какая разница? – она перевернулась, села и натянула на себя одеяло.

– Как они там оказались?

– Что ты хочешь этим сказать? – её лицо стало жёстким.

– Я ничего не хочу сказать, я спрашиваю.

– Ты больной, что ли? Что я, по-твоему, по кустам с кем-то трахалась? – вдруг закричала она оскорблённо.

– А как ещё это объяснить?

– Отстань от меня по-хорошему!

Дальше всё развивалось как в бреду. Оба безобразно разорались. Александр попытался стащить с неё одеяло, она потянула его на себя, и, когда он резко отпустил, разбила рукой прикроватное бра.

Ревнивец опомнился.

– Пойдём, я тебя перевяжу.

– Оставь меня! – закричала она, напуганная видом крови.

Он взял её за здоровую руку и потянул из кровати, но она принялась визжать и брыкаться.

Александр отступил.

– Всё! Стоп. Давай перестанем. Анна, прекрати! Ты же всё тут перепачкаешь.

Она угомонилась и дала отвести себя в ванну.

Когда они вернулись в спальню, она не только лицом, но и всем телом демонстрировала оскорблённую невинность.

– Послушай, – просил он. – Ну поставь себя на моё место. Ну что бы ты подумала?

– Отстань от меня, я тебе сказала!

– Что значит отстань? Где вы вообще были?

– Ну допустим, нам устроили на работе выезд на природу. На шашлыки. Знаешь, как их здесь называют? Шишли́ки, – она пьяно хохотнула.

– Так откуда эти листья?

Она немного подумала и вдруг совершенно отчётливо произнесла.

– Я всё равно собиралась тебе рассказать… У меня есть любовник.

– Кто он? – сразу поверил Александр.

– Наш директор, Лозо́н.

– Теперь понятно, откуда у тебя такие профессиональные успехи… – отстранённо произнёс он первое, что пришло на ум. Шок мгновенно вышиб Невструева в позицию наблюдателя, как это обычно бывало с ним в тяжёлых ситуациях.

– При чём здесь это? Я сама всего добилась! – возмутилась она поначалу, но потом признала: – Хотя ты прав отчасти. Он с самого начала оказывал мне знаки внимания, помогал, давал перспективных клиентов. Я ответила ему только месяц назад…

Он вышел из спальни и хлопнул дверью так, что отвалился кусок штукатурки.

Достал из бара початую бутылку коньяка и в три глотка прямо из горлышка засадил изрядную порцию.

«Это же не со мной происходит, – твердил его внутренний голос. – Это такой сюжет для эротического триллера».

Так происходит сплошь и рядом. Он уже слышал несколько историй, когда, казалось бы, любящие друг люди, переехав на постоянной основе в другую страну, расстаются в первый же год. Это, по сути, начало новой жизни, а новая жизнь начинается только в том случае, если признать всю предыдущую одной сплошной неудачей. Пока мужья проходят процесс адаптации, их красивые жены находят кого-нибудь состоятельного из местных. Иногда даже из числа религиозных ортодоксов или вообще арабов. А ведь он сознательно отказался от врачебной карьеры. В итоге получалось, что принёс в жертву искусству, не только медицину, но и семью.

На этот раз он налил в бокал и выпил, закусив лимоном.

Как было бы прекрасно, если бы Анна разделяла его одержимость творчеством, была бы его фанаткой и музой… Но такие женщины даже не во всех сказках встречаются.

Надо отметить, что, поскольку половой акт ничем, во всяком случае, для него не закончился, он пребывал в полувозбуждённом состоянии. Возникла идея пойти и изнасиловать эту профурсетку, а потом придушить…

Он выпил ещё и сам над собой посмеялся, – Отелло хренов.

У него тоже бывали интрижки на работе. Он же не воспринимал их как повод для того, чтобы расстаться с женой. Не считал преступлением. Ввязывался исключительно для развлечения, а не для того, чтобы устроить свою судьбу…

Попробуй ей это объясни. Нет, она никогда его не поймёт. Так же, как и он её. Чтобы понять друг друга, у людей должны быть схожий жизненный опыт, схожие знания, схожее воспитание. Чем больше люди подходят по этим параметрам, тем лучше они понимают друг друга. Они же с женой разные абсолютно во всём… Так какой смысл длить это никчёмное сосуществование?

Ревность – абсолютно животное чувство. В процессе эволюции более сильное, красивое и умное животное, для того чтобы оставить собственное потомство, наделённое такими же качествами, как у него, опережает или устраняет менее успешных конкурентов, тем самым улучшая свой вид. Для человека разумного такое поведение – атавизм, хотя бы потому, что в человеческом обществе естественный отбор давно не работает – потомство с одинаковым успехом оставляют все: как обладатели замечательной генетики, так и люди с зашитыми на наследственном уровне проблемами. Как материалист и умеренный циник, Александр давно пришёл к выводу, что искать смысл жизни бесполезно, поскольку мыслительная деятельность – всего лишь побочный эффект эволюции. Так вот и ревновать тоже не мудро.

Но он почти физически ощущал боль оттого, что его самка с кем-то спаривалась.

Она хуже, чем враг. Враг никогда не заставит так страдать.

Любит ли он её?

Прислушался к себе.

Но вместо глубинного анализа чувств первый план его ощущений занимала боль. Где-то за грудиной в средостении саднило и ворочалось. Это было очень физическое ощущение. Сильные душевные страдания вызвали у него телесные ощущения. Пытаясь найти какое-то определение этой боли, он вспомнил старинное название стенокардии – «грудная жаба». Жаба натурально душила, давила на сердце. Бывают люди, которым кажется, что у них в животе живёт змея. А у него вот в груди жаба. И если разобраться, ничего ужасного в этом ощущении не было. Было просто противно. И, наверное, можно к этому привыкнуть. К этой жабе в груди. И жить с ней постоянно… Но зачем?

Что делать с этим животным составляющим? Как от него избавиться?

Так писать о нём! Понял он, отхлебнув ещё коньяка. Тем самым анализировать и прорабатывать. Познавать себя, становиться мудрее и не страдать по пустякам. Противник психологии, которую считал чуть ли не псевдонаукой, Невструев всё-таки признавал положительное воздействие на психику проработки душевных травм. А лучший способ проработать ситуацию – это написать о ней. Как бы это ни было больно, как бы это ни было страшно, как сторонний наблюдатель описать и пережить эту гадость. Кроме того, неизбежная теперь сублимация обострит творческие способности. И вот тогда и получится такая книга, что все охренеют…

Он снова потянулся к бутылке.

Мысли стали скакать, как бешеные. Думать теперь хотелось о самоубийстве.

Сколько он видел этих трупов… Они такие беспомощные…

Какой вообще смысл жить, если всё равно умрёшь в тоскливом ужасе?

Какой смысл лечить людей, если они всё равно не выживут? Любой рак закончится смертью,