Грейссон заорал, даже завизжал. Он никогда не испытывал такой боли. Он жил в роскоши, он сам причинял боль. Но сейчас, когда он думал, что он охотник, он оказался жертвой, самой настоящей, самой желанной жертвой. Желание прикончить его кипело во мне с тех пор, как я узнал о том, что он хотел прикончить меня. Это желание стало ещё сильнее, когда я узнал, что его семейство причастно к смерти моей матери. Когда я узнал, что именно они отправили деда в ту самоубийственную миссию.

Время мести настало. Но… она сладка, только когда ты растягиваешь удовольствие.

Переместился. Применил способность. Тело ещё одного бедняги упало без головы. Один попытался бежать, но тут он упал, ибо его ноги появились через метр от него. Крики ещё больше наполнили пространство. Остальных я просто расстрелял, подходя к ним. Взрослые, сильные, волевые мужики сидели и вопили, как маленькие дети. Мне не доставляло удовольствия, что они страдают. Но такова война, на ней всегда есть потери, на ней всегда есть страдания. На ней всегда есть смерть.

Развернулся. Посмотрел на самого жалкого человека на свете. Даже не хотелось его убивать. Он… ни на что не годен. За него всё всегда делали. Он нежился, он радовался тому, что ему оставили в наследство его родственники, его родители. Сам он палец о палец ни разу не ударил, чтобы хоть что-то сделать для своего благополучия и благополучия своего народа. И вот он впервые решил сделать что-то сам. И не вышло.

– Столько бахвальства, – вздохнул я, тут же переместив его руку в соседнее помещение, а на вторую наступив, прижав ладонь, которая моментально хрустнула. – А выхлоп нулевой. Ты же понимаешь, что ты пришёл на самоубийство. На что ты рассчитывал? Что сможешь один на один убить бойца Академии, ныне Бродягу?

– Я твоих друзей как мух давил! – вырвался из его глотки захлебывающийся, но злобный визг, в котором было столько отчаяния, столько боли, что у меня даже зародилась жалость к нему, но я быстро её подавил. – Они молили о том, чтобы сдохнуть! Они молили о том, чтобы я их прикончил, раздавил своей способностью! Вы – ничто! Вы – искусственно созданные люди!

– В отличие от тебя, выродок, – убрал я ногу с его руки, всё равно уже не сможет использовать свои способности, – у меня была семья. У меня был дед, которого твой дед отправил неизвестно куда. У меня был отец, который героически погиб на войне с иногалактическими пришельцами. У меня была мать, которая заботилась обо мне, а не думала о том, как кого-нибудь прикончить. В отличие от тебя, выродок, у меня была семья!

Удар! Металлическая перчатка не особо благополучно сказывается на внешности этого урода, но оно и к лучшему. Я его доведу до такого состояния, чтобы он сам умолял его прикончить. У меня всё ещё есть аптечка Пульсара. Он не сдохнет. Я его сломаю. Уничтожу.

Удар! Хрустнул нос, из которого тут же весьма обильно потекла кровь. Он попытался дёрнуть правой рукой, чтобы схватиться за него, но её не было у него, она лежала за смятой стенкой, в другом помещении. Страх наполнил его глаза, но злости и гнева ко мне там было всё ещё много.

Он приподнял руку, меня немного накрыло его способностью, но я даже не отшатнулся. Это даже было в каком-то роде смешно. Он пытается из последних сил что-то сделать со мной, с тем, кто создан для того, чтобы давить других аристо.

Удар! Левая скула раздробилась в щепки, глаз закатился, лопнул, не выдержал давления сломанной кости. Боль и ужас начали поселяться в моём некогда родственнике. Но я тут же применил один заряд из переносного медицинского модуля. Нос восстановился, скула стала срастаться, кости на левой руке тоже были целы, только из-за моей ноги, которая во время лечения оказалась на руке, срослись неправильно. Все раны затянулись, вот только глаз не восстановился.

– А теперь продолжаем, – спокойно, словно мы с ним вели великосветскую беседу, попивая чаёк, сказал я.

Он часто так говорил мне, когда отвлекался на беседу с кем-нибудь, когда поток унижений с его стороны на всех этих напыщенных банкетах прерывался. Он наслаждался своим величием, он наслаждался своим первородством в этом долбаном клане. Он был в первой семье, но его свергла третья.

– Это тебе за Грейконов, – врезал я ему по рёбрам, которые не выдержали моего быстрого удара, сломались, вмялись в лёгкие, начав заливать их кровью. – За достаточно хороших людей, за второе семейство, что стремились сделать на всех своих планетах уклад, как на нашей.

– Они были…

Затем ещё удар. Просто так. Просто мне так захотелось. Просто из-за того, что он открыл свой поганый рот. На этот раз он пришёлся в то же колено. Коленная чашечка разлетелась под кожей вдребезги. Если сейчас не восстановить, то вряд ли когда он сможет нормально ходить. Если сможет.

– Это тебе за мою планету, – врезал я ему в ключицу, которая моментально продавилась, вонзилась своими острыми краями в мясо, что было за ней. – За тот геноцид, что ты там устроил, за твою сестру, которую туда послал. Тебе сказать, что с ней стало? Тебе сказать, что я с ней сделал, когда она попалась в мои руки?

– Сдохни! – рыкнул он, плюнув мне в окуляры кровью.

– Нет, – схватил я его за голову и буквально вмял в металл, что был под ней. – Сегодня сдохнешь только ты, урод!

И снова я применил на нём свою аптечку. И снова я его избивал, пока он не терял сознание. Так повторялось снова и снова. Снова и снова. Снова и снова. Поток ярости просто захлестнул меня. Поток горя, отчаяния, что некогда дремали во мне, будоражили кровь. Я видел того, кто виноват во всём, что со мной сейчас происходит. Я видел его, хотел убить… но понимал, что это не принесёт мне никакого облечения. Он не достоин жить. Но и не достоин умереть.

Я слышал смех. Не его. Не мой. А того тёмного существа, что поселился в моей голове, в моем сознании и подсознании. Он упивался этим. Он наслаждался тем, как я мучил своего брата, как я доводил его до грани, а потом возвращал обратно. Ему это нравилось. И это была его цена. Он был жесток. Он хотел, чтобы я это делал. И он это получал. Он всё это время медленно направлял меня к этому моменту. И я сейчас подыгрывал