Шрифт:
Закладка:
Едва Венди переехала в наш город из Нью-Джерси, как от нее ушел муж. Я взяла ее на работу — сначала секретаршей, а потом, когда она получила лицензию, младшим брокером. Я научила ее в бизнесе всему, что знала сама. Она отплатила мне, утащив мои лучшие списки предложений и уйдя с ними в «Сотбис» — пока я была в Хэзелдене. Тот год у нее выдался рекордным, а у меня — худшим с самого открытия моей компании.
Вернувшись в офис, я попыталась дозвониться до Фрэнка Гетчелла, но его не было. Автоответчика у него нет. Фрэнк считает: раз он так нужен, то иди и найди его. У меня так и вышло, по чистой случайности. Я остановилась на заправке в Кроссинге, а Фрэнки встал у дизельной стойки позади меня, вылез из своего ярко-оранжевого пикапа и, заметив меня, закричал:
— Хильди! Ты как?
Фрэнки — один из последних отпрысков древнейшей семьи в Вендовере. Говорят, что первым жителем Вендовера стал Амос Гетчелл, который не поладил с жителями Салема и в результате приплыл на веслах или под парусом сюда и жил несколько лет в местном племени анавамских индейцев. Первую зиму он провел в громадной бочке из-под английского эля — в бухточке, которую теперь называют бухта Гетчелла. Он связался с анавамкой, и теперь у всех Гетчеллов в жилах течет кровь коренных американцев, потому что прошло несколько поколений, прежде чем семья начала интегрироваться в среду колонистов, что селились у рек, ведущих от побережья в глубь континента.
Фрэнки Гетчелла я знаю всю жизнь. Он на три года старше меня. И живет все в том же доме, где вырос, — в темном старом доме на холме. Дом торчит как бельмо на глазу, и многие жалуются, в каком состоянии Фрэнк содержит жилье. Несколько раз целые заседания комиссии по зонированию посвящались исключительно Фрэнку — он только смеялся.
Дом Фрэнки разваливается, краска на стенах шелушится, крыша проседает. По лужайке разбросана старая сантехника (включая полдюжины унитазов), железнодорожные шпалы, архитектурные детали — оконные рамы, каминные полки, каменные плиты, деревянные балки, перила и даже несколько чудовищных масляных баков, «спасенных» Фрэнком за долгие годы. Помимо утильного и строительного бизнеса, Фрэнки еще и брандмейстер нашей городской пожарной команды, поэтому «спасает» старое ненужное имущество. Если спросить — я спрашивала, — зачем у него на лужайке валяются обугленные бревна, Фрэнки искренне смутится.
— Так оно вполне еще годное, — ответит он. — Зачем разбрасываться полезными вещами?
У него все «вполне годное» и все продается — кроме дома и земли. Его заросшая сорняками лужайка — круглогодичная гаражная распродажа. А с краю Фрэнк держит автопарк — пять самых старых и хлипких пикапов в радиусе ста миль. У нас в Вендовере нет муниципальной мусорной службы, так что либо сами возите мусор на свалку, либо наймите Фрэнки Гетчелла. Думаю, из 2800 жителей Вендовера процентов восемьдесят подписали контракт с Фрэнки, чтобы его команда собирала мусор за пятьдесят долларов в месяц; сумма получается кругленькая — считайте сами. Зимой, когда начинаются снегопады, его ребята ночь напролет пьют и расчищают дорогу клиентам Фрэнка — опять-таки, большинству вендоверцев. Фрэнк часто предлагает уход за собственностью, как в случае с лошадиной фермой Лейтонов, или озеленение, или плотницкие работы. Все в Вендовере называют его «ремонтник». Можно обратиться к нему, и его команда сделает почти все, что требуется и в доме, и снаружи. Бизнес процветает, однако Фрэнк, похоже, и не думает вкладывать хоть пенни из доходов в собственный дом или транспорт.
Когда я везу клиентов мимо владения Фрэнки, некоторые спрашивают, что за тип живет в таком месте. Наверняка они представляют бедного, старого, необразованного отшельника. Нет, Фрэнки Гетчелл умен до чертиков и, возможно, богатейший человек в Вендовере; или был богатейшим, пока в городок не приехали чудесные Макаллистеры.
Земля Фрэнки тянется далеко за его домом; на самом деле ему при надлежит все по холму до самого устья реки. Здесь у Фрэнки сто двадцать великолепных акров — аеще двенадцать бесценных акров граничат с моим участком вдоль реки. Эта земля всегда принадлежала моей семье. Дальний конец речного берега — примерно пятьдесят акров заболоченной земли, где невозможно строиться, Фрэнк передал вендоверскому Земельному комитету. Шерон Райс и Земельный комитет годами уговаривают Фрэнка, чтобы он передал права и на верхний участок вдоль реки хотя бы после смерти.
— Тогда никто не будет застраивать землю, — умоляла Фрэнка Шерон. Она навсегда останется неприкосновенной.
— Да мне-то какая разница, что люди решат делать с этой землей после моей смерти? — неизменно отбивается Фрэнк.
У Фрэнка выходит очень маленький налог на имущество, поскольку большая часть земель зарегистрирована как сельскохозяйственные угодья. На огромном пространстве за его домом, сколько себя помню, выращивают рождественские елки. И кроме того, у него, очевидно, есть налоговые льготы — благодаря индейским предкам.
Фрэнк Гетчелл, не скрываясь, ведет бизнес — летом отвратительный, шумный и вонючий. Часто его команды собирают мусор допоздна и опаздывают на свалку, так что могут оставить вонючее содержимое в грузовиках на все выходные. Зимой у нас возникают реальные автомобильные пробки за несколько недель до Рождества, поскольку Фрэнки на елочной ферме ввел правило «сруби свою елку», и люди съезжаются из дальних краев, чтобы брести по снегу, выбрать дерево и самим срубить его. Некоторые соседи пытались добиться решения суда «прекратить и воздерживаться впредь».
В городках вроде нашего забавно наблюдать, как некоторые вновь прибывшие верят, что действительно дружат с местными — коренными горожанами. Алан Харрисон, известный бостонский адвокат по гражданским делам, который сюда приезжает на выходные, как раз из таких. Он предлагал бесплатно свои услуги Фрэнки, считая, как и многие, что тот едва сводит концы с концами. И многие в городе пришли на заседание по зонированию, чтобы поддержать старого доброго Фрэнки Гетчелла, бедного гонимого Фрэнка. Это они зря. Закон не имеет обратной силы, а Фрэнки занимался своим бизнесом задолго до того, как были написаны
