честь великая, после митрополита он второй человек в русской церкви, а по богатству, пожалуй, что и первый. Единственный из русских пастырей носит архиепископ новгородский белый клобук как знак особого достоинства.

Высока новгородская кафедра, да уж больно шатка, сколь владык с неё сверзились. С той поры как Новгород отошёл к Москве оказалась здешняя епископия между молотом московской власти и наковальней своенравной новгородской паствы. Поди, угоди обеим.

Первым приехал в завоёванный Новгород епископ Сергий. У мощей новгородского святого Моисея зажал нос новопоставленный владыка, дескать, зачем тут держите этого смердовича? А год спустя тронулся Сергий разумом, убежал в Москву, вопия: не хотят новгородцы мне покоряться, насылают порчу, во сне беси являются, не могу тут быть!

Следующий владыка Геннадий Гонзов прославился казнями еретиков новгородских. В 1492 году от Рождества Христова или в 7000 году от сотворения мира весь мир христианский ждал конца света. И только новгородские еретики не верили. За это казнил их Геннадий Гонзов, жёг на них берестяные колпаки.

После Гонзова владычный престол долго пустовал — Москва отучала город от владычной власти. И вот за долгие мытарства наградил Господь новгородцев достойным пастырем. Многомудрый Макарий и с Москвой жил в мире и за новгородцев хлопотал как за детей своих. Труд неподъёмный свершил здесь владыка, соединив все русские святые книги в Великие Минеи Четьи.

После Макария, которого царь забрал на московскую митрополию, опять наступило безвременье, длившееся до той поры, пока не взошёл на новгородскую кафедру он, монах Кириллово-Белозерского монастыря Пимен Чёрный, прославившийся на Белозерье как инок чистого и сурового жительства. И минуло с той поры семнадцать лет. Вельми преуспел за эти годы бывший белозерский инок. Твёрдой рукой правил громадной паствой, в совершенстве постиг хитрую науку царедворства.

Это он, Пимен, вместе с чудовским архиепископом Левкием шесть лет назад послан был народом в Александровскую слободу молить оставившего престол царя вернуться на Москву. Был тогда царь жалок и подавлен. Глухим голосом, срываясь в рыдание, читал своё послание к народу: «Изгнан есмь от бояр самовольства их ради, от своего достояния и скитаюсь по странам, а може Бог когда не оставит, от великие жалости сердца. Сего ради всеми ненавидим есмь». Тогда ещё Пимен не знал царя, сам едва не восплакал от жалости к нему и не мог уразуметь, почему так хитро щурится Левкий. Понял, когда царь при всеобщем ликовании народа воротился на престол. Теперь Иван мог делать всё, что хотел. А захотел он сначала крови старой суздальской знати, которая помогла его деду собрать под Москву Русь, а потому привыкла смотреть на великого князя лишь как на первого среди равных. Никто и пикнуть не посмел, когда взошли на плаху преславный покоритель Казани князь Александр Горбатый с сыном, а вслед за ними князья Лобановы-Ростовские, Головины, Куракины, когда стали толпами сгонять с насиженных мест ярославских, ростовских, стародубских и оболенских помещиков.

За ту услугу надеялся Пимен на награду. А тут митрополит Афанасий, сославшись на нездоровье, сложил с себя митру. Пимен уже мысленно примерял её на себя, однако царь неожиданно назвал воспреемником Афанасия Германа Полева, архиепископа Казанского. Но кроткий Герман тут вдруг удивил всех, потребовав отмены опричнины, за что был с позором изгнан с митрополичьего двора. Снова возликовал было Пимен, но тем горшее разочарование ожидало его. Царь предпочёл ему соловецкого игумена Филиппа Колычева.

Жестокая обида чуть не лишила Пимена разума. Как прислуживать царю, как мирить его с народом, как фимиам курить и осанну петь — так нужен он, Пимен. А как почесть воздать, как вознаградить за верную службу — ищут чистых, не замазанных. Выл от обиды, рвал на себе когда-то смоляные, а теперь белые власы, но на людях не показывал виду. Зная крутой нрав Филиппа ждал своего часа.

На том его испытания не кончились. Когда ехал Филипп в Москву принимать митрополию, весь Новгород высыпал его встречать. Стар и млад тянули к суровому старцу руки, будто Христос сошёл на землю. Шли за Филиппом десятки вёрст, провожали как на Голгофу, моля заступиться перед царём за народ, упросить отменить ненавистную опричнину. Про Пимена забыли, точно его тут и не было. И та обида была ещё горчайшей, чем от царя. Что сделал для новгородцев Филипп? А он, Пимен, семнадцать лет служил им верой — правдой, оберегая от царского гнева, хитростью отводя угрозы, копил церковные богатства, дарил бедных, увещевал богатых, наблюдал нравы, учил малых, призревал старых. И за всё за это плюнули ему в лицо, забыв о своём владыке, кинулись за новым лжепророком!

Встреченный в Москве ликующим народом, Филипп тотчас потребовал у царя отмены опричнины. Пимен уже представлял сколь страшен будет царский гнев. Но нет, царь стерпел, царь начал уговаривать строптивого владыку, и, что горше всего, позвал на уговоры его, Пимена. Это было, как ежели бы муж отправил собственную жену сватать для него другую женщину. И ведь поехал! И хотя поначалу не хотел его слушать Филипп, отворачивался как от нечистого, однако ж Пимен сумел убедить владыку. Сошлись тогда на том, что Филипп не будет требовать немедленной отмены опричнины, но будет иметь право просить за опальных.

Ведал: то замиренье недолгое. Разве уживутся два гордеца? И опять терпеливо ждал. Когда начались новые казни, когда стали по утрам находить на московских улицах убитых с приколотой запиской «умышлял на государя», кинулись люди к Филиппу: «Оборони, владыка!» И тогда созвал Филипп Священный собор и воззвал к русским иерархам: «Братие! Настал час! Вспомним долг пастырский, вразумим государя, отвратим от безумств, не дадим литься крови русской!»

Весь день рядили как достучаться до Иоаннова сердца, а когда стемнело, втайне поехал Пимен к царю и поведал ему всё, о чём говорили на соборе, нарушив клятву святительскую. И царь не стал мешкать. Тотчас послал на Соловки опричника князя Василия Темкина с наказом провести там розыск о богомерзких делах Филиппа в бытность игуменом. Велел Пимену тайно поговорить со всеми иерархами, кого постращать, кому посулить. И это Пимен сделал. Когда узнали иерархи, что замыслы их раскрыты и речи каждого известны царю и что он гневается, то обуял их страх и многие от Филиппа отошли, укоряя его тем, что втянул их в столь опасное дело. Собор кончился ничем.

И тогда Филипп решился на неслыханное.

24 марта на день святого Захария назначен был торжественный въезд царя в Москву. Въехал он из Слободы как завоеватель во главе опричного войска. Всем видом