ахнула. Наорала на нас с полушубком и Наташкой. Через пять минут все же взяла себя в руки, рассмотрела поподробнее повреждения зимней верхней одежды и вынесла неутешительный вердикт. Верный меховой друг из чебурашки пойдет на помойку. На градуснике было минус пять. И весенняя куртка из болоньи грозила уложить меня с температурой и насморком минимум на неделю. Немного подумав и потоптавшись с нами в прихожей, мама скрылась в спальне. И уже через минуту, сияя, вынесла что-то восхитительное. Это было финское дутое пальто серебристого цвета. С отстегивающимся воротником из натурального кролика. Нежного и мягкого. Пальто было новое. Еще с этикетками. Как выяснилось, родители купили его буквально несколько дней назад, по случаю. У знакомых, только что вернувшихся из загранкомандировки. Их дочери оказалось мало, а вот мне бы серебряное чудо подошло на вырост, на следующую зиму. Хотели подарить позже, на какой-нибудь праздник. Но раз такое дело… Я с трепетом натянула на себя обновку. Господи! Какое счастье иметь такие вещи! После неуклюжей и тяжелой чебурашки производства отечественного легпрома финское пальто казалось скафандром инопланетянина. Или одеждой человека из будущего. В принципе, я не ошиблась. Даже сейчас, в наше время, пальто смотрелось бы вполне модно и современно. А уж тогда, в конце восьмидесятых, в постперестроечные годы это было вообще что-то запредельное. Я покрутилась перед зеркалом, перед умиленной мамой. Перед с трудом скрывающей зависть Наташей. Тут мама спохватилась, и чтоб жизнь малиной не казалась, да и, видимо, испытывая муки совести перед готовой расплакаться подругой, полезла в шкаф и достала оттуда самую мою ненавистную зимнюю шапку. Я-то уж, сняв этот колючий вязаный колпак с подкладкой еще после январских морозов, рассчитывала больше с ней никогда не встретиться и выклянчить на следующую зиму что-то поприличнее. Но мама решила иначе.

Шапка, пролежавшая без дела пару месяцев, слегка ссохлась. И никак не хотела надеваться на мою новую прическу – барашкины кудряшки, стянутые резинкой в хвост. При очередной попытке натянуть на голову шерстяного уродца – бабах! Резинка, сдерживающая резвую «химию», лопнула. Тяжелый колпак с помпоном, как на пружинках, взмыл к потолку, задев и чуть не сбив стеклянный абажур. Освободившиеся кудряшки вслед за шапкой подскочили вверх и зашуршали. В принципе стандартная картина для последних недель, поэтому испугались только за югославский светильник, который достался ценой десятичасовой очереди в магазине «Свет».

Мама с трудом нашла последнюю целую резинку для волос, опять завязала мои пересушенные волосы в хвост, в очередной раз пообещав отстричь их совсем, если я еще что-то попытаюсь разбить. Напоследок повязала мне свой белый газовый шарфик, чтоб не ходила с голой шеей.

На улице было хорошо. Воздух с кладбища пах весной. На первом этаже орал на полную громкость магнитофон: Аль Бано и Ромина Пауэр оповещали жителей наших трех домов о своей любви где-то на итальянской Ривьере. Откуда-то с могил им вторили кошки, только начавшие мартовские любовные игры.

Наташиного папы, на удивление, не оказалось дома.

Мы, под «Открой ротик, кашка летит», посмотрели окончание программы «Время». Погоду. Начало фильма про войну. Но дядя Боря все не приходил. Позже уже узнали, что на железнодорожной ветке произошла авария, и возвращавшиеся из Москвы с работы отцы пару часов провели в остановившихся электричках. Кто между Чухлинкой и Карачарово, кто в Кучино.

Шел одиннадцатый час. Надо было домой. Хоть завтра и суббота, когда рано вставать не обязательно, но все же. Мама Наташи укладывала орущее дитя спать под собственные колыбельные, которые были слышны на весь подъезд, и ей было совсем не до нас.

И я решила идти одна. Ну что такого? Всего-то вдоль двух домов пройтись. По отлично изученному маршруту и по освещенной дороге вдоль кладбища. Всего-то пять минут пути. Что может случиться? Надела новое воздушное пальто, шапку кое-как нахлобучила на свою шевелюру. И вышла из подъезда на свежий воздух…

Я почти дошла. Оставалось завернуть к торцу дома и обогнуть небольшой островок с бурно разросшимися и чудом уцелевшими во время стройки кустами и елками.

И тут… Кто-то внезапно сильно дернул меня за руку сзади, попытавшись заломить ее за спину. Вторая рука нападавшего тянулась зажать мне рот.

Похоже, это был маньяк. Тот самый, про которого в школе трещали жевуны и мигуны восточного района. Мол, нападает на женщин, убивает и насилует. Или наоборот. Но мы особо не углублялись в этот треп. Треп был с такими невероятными деталями, что походил на одну из тех страшилок, которыми в пионерских лагерях пугают малышню. Про черную руку, про одноглазую девочку и про маньяка-душителя. Но, судя по происходящему, это был не треп, а самая настоящая правда. И почему я не слушала внимательно, чем там эти истории заканчивались?

Но странно, зачем он пришел к нам на север? Что забыл здесь? Тут же всего три дома и те заселены не полностью. Народу мало, дорога от маршрутки на другой стороне дома. Все там ходят, а здесь пусто. Какой дурак пойдет ночью гулять вдоль кладбища? Допустим, я совершенно случайно оказалась в позднее время одна на улице. А если бы не я? Чего зазря мерзнуть? Кого он тут собирался выслеживать и насиловать? Мертвых с кладбища? Живые-то давно уже по домам сидят. Программу «Время» посмотрели – и баиньки. И действительно, практически все окна в нашем доме уже были темными. Магнитофон на первом этаже утих. Лишь в двух-трех квартирах тускло, сквозь занавески, светились экранами телевизоры.

Первый же проснувшийся во мне инстинкт заставил укусить эту руку. Она была большая и мозолистая (теперь, взрослой, мне даже страшно подумать, отчего могли быть эти мозоли). Но рука, видимо, уже привыкла к таким реакциям девушек, и укус был воспринят как слоном дробинка. В качестве ответной любезности мне еще сильнее заломили правую руку. Боль стала сильной.

Надо орать, подумала я. Потом передумала. И рука нападающего мешает, и толку никакого не будет. Жильцы наших домов смели в «Тканях» самые толстые и тяжелые портьеры, чтобы хоть ими отгородиться от захватывающего пейзажа за окнами. Ну и сейчас, на ночь, у всех они были плотно зашторены.

Мужик, поняв, что жертва обмякла и вот-вот потеряет сознание от страха, усилил хватку и готовился меня тащить куда-то в кусты сирени.

Но тут… Бабах! Знакомый звук! Это, не выдержав ужаса и напряжения, опять лопнула резинка, стягивающая мою пересушенную шевелюру. Но мне этот звук был знаком, а для насильника он стал сюрпризом. И, судя по короткому сдавленному воплю сзади, резинка со страшной скоростью отлетела