Шрифт:
Закладка:
— Ты сама знаешь зачем…
— Будь последовательным, Савелий. В Москву и Владивосток ты отказался, в Белоруссию не захотел, подавай тебе Украину, тут, мол, есть где развернуться… А вот не явится на твой юбилей родня, тебя же и спросят: а где, уважаемый Савелий Максимович, ваши единокровные брат и сестра?
— Глупость городишь. Кому на фиг они могут понадобиться?
— Да тому же Шереху. У него в поселке все под контролем, ты в курсе. И ему совсем не безразлично, кто живет у него под боком. Ты, что ли, уже забыл, как прокурор пытал тебя о родне? Кто да что, чем занимаются, есть ли дети… Хочешь поддерживать с ним отношения? Так позаботься, чтобы не было слухов. Геннадий Иванович проблемных людей избегает, это все говорят.
— Не нужно меня хомутать, я не…
— Ну, хорошо, — жестко оборвала Инна мужа. — Никто тебе не указ! Ты у нас — царь и бог. Это мы уже усвоили. Но и у тебя есть вина перед братом.
— Что такое? — Савелий Максимович в раздражении с полной руки наплескал себе коньяку. — В чем это я перед Валькой провинился?
— А интернат, в который ты законопатил мальчишку на целый год?.. Ты ведь и пальцем не пошевелил после той дикой истории…
— Мы тогда только что поженились, — угрюмо огрызнулся он.
— Ну и что? Ты же крутой, Савелий, а тут штаны отсырели?
— Хватит! — полковник вспыхнул, но сдержался. — Приехали… Ты, дорогуша, мне весь кайф поломала. Этого ты добивалась?
— Я тоже не жалую твоего младшего. Но ты просто обязан его пригласить!
— И после всего, что произошло, когда мы вернулись с той охоты, ты еще смеешь на меня давить?
— Не вопи, Джульетту напугаешь…
— К дьяволу твою Джульетту! — Тормоза окончательно отказали, и полковника понесло: — Убирай жратву и сама убирайся к своим блядским котам… Бутылку не трогай!
Она давно не видела мужа в такой ярости, однако была уверена: он быстро остынет, засядет в своей норе, прикончит коньяк, а утром попросит прощения за вчерашнюю грубость. Осталось совсем немного, чтобы окончательно дожать.
Инна Семеновна спокойно поднялась, погасила свечи, включила люстру и стала собирать посуду на поднос. Оставив на столе коньяк, воду и лимон, она отнесла поднос вниз, в кухню, вернулась с чистой полотняной салфеткой и аккуратно протерла полированную поверхность стола. Полковник грузно сидел, втянув голову в массивные плечи, и катал в ладонях тяжелый пузатый бокал с янтарной жидкостью.
— Вот что, Савелий! — твердо проговорила она уже на пороге, глядя прямо в его мрачное, сразу потемневшее лицо. — Позвони сестре и еще раз пригласи их. Всех четверых! Если ты этого не сделаешь, то я — запомни это! — я больше никогда не позволю тебе прикоснуться ко мне.
Жена вышла, хлопнув дверью. Полковник поднялся, шагнул к распахнутому окну. Лужайка внизу была частично освещена садовыми фонариками. Хубилай дремал на прохладных плитах у гаража, однако услышал движение и поднял лохматую морду. Небо было чистым и битком набитым звездами.
«К лысому бесу этих родственничков, — скрипнул зубами Савелий Максимович. — Тоже мне: мой дом — моя крепость. И стоило об этом мечтать все эти годы?»
5
Квартира, к радости Марты, оказалась пустой.
Бросив в прихожей сумку, она сразу же отправилась под душ. Это она делала автоматически — после тренировок, школы и даже после прогулок. Водопроводная вода мало чем отличалась от воды в бассейнах, кожа постоянно зудела, но Инна Семеновна передала Марте какой-то особый гель и специальный смягчающий крем — по рецепту ее косметолога. Крем находился в здоровенной пластиковой банке, пах водорослями и цвет имел соответствующий, однако мгновенно впитывался и помогал.
Банка всегда стояла в ванной, но сейчас Марта ее нигде не обнаружила, хотя хорошо помнила, что, вернувшись со сборов, сунула ее в шкафчик.
Перерыв все подряд, она наскоро ополоснулась и накинула махровый халат. По рекомендации все той же Инны Семеновны, кожу не следовало вытирать насухо.
Когда Марта выходила из ванной, зажав под мышкой джинсы, футболку, трусики и полотенце, чтобы развесить все это на раскладной сушилке на балконе, — в замке входной двери звучно провернулся ключ.
Через секунду перед ней предстал дядюшка Валентин.
От неожиданности — Марта предположила, что вернулся кто-то из родителей, — она растерялась, юркнула обратно в темную ванную и заперлась. Сердце колотилось, пока она стояла, прислушиваясь к возне в прихожей, а потом к шагам, которые на секунду затихли перед запертой дверью.
Наконец раздался тихий смешок — Валентин взглянул на выключатель и проследовал дальше.
Она ждала, чтобы выбраться из своего убежища, но все еще опасалась какой-нибудь подлости. Он мог подстерегать ее сразу за дверью или, как это не раз уже случалось, возникнуть из туалета в полузастегнутых брюках. Мог перехватить на ходу и притиснуть к стене.
Марту слегка замутило — должно быть, от голода. Кроме легкого завтрака утром на даче и мороженого в кафе, она ничего не ела целый день.
Ванная была тем местом в их доме, которое она особенно не любила. Это началось лет с пяти. Обычно считают, что дети не так уж много запоминают из раннего детства, но она-то помнила, и в ней навсегда остался страх перед мыльной водой, которая поднимается все выше и выше, доходит до подбородка, а она, оцепенев, не в силах вырваться и спастись.
Это было как корявая зарубка в памяти: Валентин, голый по пояс, копошился над ней, намыливая волосы (почему-то обычным мылом), больно оттягивая пряди и запрокидывая назад ее голову, чтобы пена не попадала в глаза. Она не смела и пикнуть. Мать сказала: мне некогда, твой отец снова в командировке, тебе поможет вымыть голову дядя, и без выкрутасов, пожалуйста. Я просто не понимаю, что с тобой делается, когда ты видишь ванну с водой! Ты, Марта, уже большая девочка, могла бы и сама искупаться.
Никто из них понятия не имел о том, как она однажды тонула и испытала глубинный, ни с чем не сравнимый ужас перед тем, от чего невозможно защититься. То ли это было в момент ее рождения, то ли много позже в крохотном деревенском прудике. Ее дед отвернулся на секунду, чтобы взять полотенце, а она оступилась и угодила в маленький омуток…
Поэтому и в тот раз, когда не отец, а Валентин купал ее, совсем маленькую, Марте приходилось сжимать зубы и сдерживать готовый вырваться крик. Наконец он включил душ, чтобы смыть
