Шрифт:
Закладка:
Другой культурологический фактор социальной стабильности — это полное отсутствие в Китае четко оформившихся классов и то, что здесь каждый имел возможность с помощью системы государственных экзаменов повысить социальный статус. Если семейная система обязана своим выживанием плодовитости китайцев, то имперская система экзаменов осуществляла качественный отбор и создала условия воспроизводства и приумножения талантов. Эта система возникла в эпоху Тан и построена на изначальной вере в то, что аристократами не рождаются[20]. Ее зачатки имелись уже в эпоху Хань в форме особого порядка выдвижения на гражданские должности. После династий Вэй и Цзинь (III—IV вв.) система назначения на чиновничьи должности претерпела некоторые изменения, выгодные для влиятельных семей до такой степени, что стали говорить: «Нет бедных ученых в высших сословиях и нет сыновей из знатных семей в низших сословиях»[21]. Это способствовало и росту могущества аристократических семей в эпоху Цзинь.
С созданием системы государственных экзаменов при династии Тан (618—907) стал действовать порядок, который (несмотря на все последующие изменения) вплоть до его отмены в 1905 г. оставлял двери открытыми для всех желающих подняться из бедности к власти и славе. Эти экзамены были в известной степени механическим, формальным отбором кандидатов, они были рассчитаны на выявление не подлинных гениев, а просто людей со способностями, поэтому их можно рассматривать как тест на интеллект. Такая система давала возможность талантливым людям из деревни переезжать в города, постепенно восполняя утраченный высшими слоями общества национальный дух и продолжая цикл внутренней регенерации, столь необходимой для здоровья общества. Оглядываясь назад, мы видим, что система государственных экзаменов была весьма эффективна в отборе высококачественных кадров для правящих сословий и тем самым способствовала социальной стабильности в стране.
Более важен тот факт, что правящие сословия не только пополнялись людьми из деревни, но и возвращались обратно в деревню, поскольку сельский образ жизни всегда рассматривался как идеал. Такого рода идеалы в искусстве, философии и жизни пустили глубокие корни в сознании простых китайцев и в значительной степени стали причиной нынешнего здоровья нации. Создатели китайской модели жизни поступили весьма мудро, поддерживая в общественном сознании определенное равновесие между цивилизованным укладом существования и сельской идиллией. Что как не здоровый инстинкт побудило их выбрать земледельческую цивилизацию, презирать технические изобретения, любить простую жизнь на лоне природы, создавать различные удобства жизни, при этом не становясь их рабами, и провозглашать из поколения в поколение в живописи и литературе «возвращение в деревню»?
Быть близким к природе — значит обладать физическим и нравственным здоровьем. Не крестьяне деградируют, а лишь горожане. Ученые и люди из состоятельных семей, живущие в городе, постоянно слышат зов природы. Семейные письма и наставления известных ученых изобилуют такого рода темами и раскрывают важный аспект китайской цивилизации, который очень тонко, но глубоко объясняет ее долговечность. Из ценнейшей семейной переписки Чжэн Баньцяо[22], которую можно рассматривать как одно из величайших произведений в мире, я выбираю наугад его письмо к младшему брату:
Дом, который ты купил, хорошо огорожен и действительно очень удобен, только, по-моему, двор слишком мал, так что небо, когда ты на него смотришь, недостаточно велико. Мне, человеку, не терпящему никаких ограничений, это не нравится. В ста шагах к северу от дома есть Попугаев мост, в тридцати шагах от него стоит Сливовый терем, вокруг которого много свободного пространства. В молодые годы я пил там вино и оттуда любовался поросшими ивами берегами, деревянным мостиком, ветхими лачугами, полевыми цветами на фоне старых городских стен. Я был совершенно очарован всем этим. Если бы ты мог достать пятьдесят тысяч, то мог бы купить для меня большой участок земли и построить там небольшой дом, где я провел бы остаток дней. Мне хотелось бы построить вокруг домика земляную стену, посадить много цветов, деревьев и бамбука. Я хочу, чтобы у меня была вымощенная галькой садовая дорожка, которая вела бы от калитки до дверей дома. В доме будут две комнаты: одна — гостиная, другая — кабинет, где бы я держал книги, картины, кисти, тушечницу, кувшин для вина и чайный сервиз и где бы я мог говорить о поэзии и литературе с моими хорошими друзьями и молодежью. У задней стены домика будут жилые помещения для членов семьи: три комнаты, две кухни и комната для прислуги. Всего будет восемь комнат — все с соломенными навесами, и я буду полностью удовлетворен. Еще до восхода солнца, взглянув на восток, я увижу красный отблеск на утренних облаках, а на закате мне будет видно, как солнце светит из-за крон деревьев. Если встать на самое высокое место во дворе, то можно увидеть мост, и облака, и воды вдали, а когда вечером собираются гости, то видны огни в соседских домах за стеной. И все это будет в тридцати шагах на юг от твоего дома, а от садика на востоке все это будет отделять маленькая речушка. Это было бы идеально. Кто-то может сказать: это действительно удобно, но как быть с ворами. Они не знают, что воры — люди бедные. Я бы открыл им дверь, пригласил войти и обсудить, чем бы я мог с ними поделиться. Они могли бы взять все что им нужно. И если им ничего не подойдет, то пусть они даже унесут старый ковер великого Ван Сяньчжи и заложат его за сотню. Пожалуйста, мой младший брат, помни об этом, поскольку твой глупый брат собирается счастливо провести свою старость. Интересно, смогу ли я осуществить то, чего так желаю.
Подобная сентиментальность типична для китайской литературы. Если идеалы сельской жизни Чжэн Баньцяо основаны на его поэтическом чувстве братской любви к бедному крестьянину, что присуще даосскому духу, то идеалы сельской жизни Цзэн Гофаня — на стремлении сохранить семью, а это тесно связано с конфуцианской семейной системой. Поэтому идеалы сельской жизни укрепляют семью как отдельную ячейку, составную часть социальной системы. И деревня тоже становится отдельной ячейкой, составной частью политико-культурной системы. Любопытно, что Цзэн Гофань, способный военачальник и государственный деятель середины XIX в., в письмах детям и племянникам постоянно предостерегал их от любых проявлений расточительности, советовал им сажать овощи, разводить свиней, унавоживать свои поля. И все эти призывы к усердию и бережливости имели единственную цель — дальнейшее процветание семьи.
Если неприхотливость, умеренность могут надолго сохранить единство семьи, то эти качества играют ту же роль и в отношении всей нации. Цзэн
