— Как можно есть столько сладкого?

— Не понял.

— На столе полно сладостей, а ты еще и в чай сахар кладешь.

— Почему бы и нет?

— Не понимаю, как можно запивать сладости сладким чаем. Это перебор.

Где-то на улице засмеялся ребенок, и его отдаленный смех долетел до кухни и растворился в воздухе.

— Перебор — это пить несладкий чай. Как ты вообще это делаешь?

— Как все нормальные люди. Своим сахаром ты перебиваешь весь вкус чая. Всю богатую палитру ароматов и вкусовых ноток. Ты же их просто не почувствуешь.

— Я почувствую все, что мне необходимо, Лиз.

— Перегибая палку? Думаешь, разберешь, что к чему? Хочешь и рыбку съесть, и в лодку сесть? Или… — меня вдруг осенило. Мысль искрометная, как вспышка в голове. Как взрыв салюта, такая же оглушительная. Я усмехнулась. — Конечно хочешь. Глупые вопросы я задаю.

— О чем это ты? — Саша слегка прищурил глаза, потирая пальцем губы.

Я покачала головой:

— Ни о чем.

Разве что о том, что он хотел получить все и сразу. Причем это касалось не только сахара.

Я в очередной раз наклонила чайник, придерживая другой рукой его стеклянную крышку, и горячий напиток тугой струей ударился о дно керамической чашки. Вверх потянулись завихрения пара, обжигая кожу. А Саша не стал пытаться понять ход моих мыслей. Не захотел или просто отступил. Только еще некоторое время наблюдал за мной с явным подозрением во взгляде, будто изучая, но это меня уже не слишком смущало. Ведь все было хорошо. Нам в принципе удавалось адекватно беседовать на отвлеченные темы, даже несмотря на то, что совсем недавно я хотела его чем-нибудь ударить.

Даже его ухмылка меня не волновала. Все было хорошо. Но недолго.

Когда моего запястья легко коснулась его теплая ладонь, я замерла. Сердце упало куда-то в пятки.

— Достаточно, спасибо, — раздался мягкий голос — непривычно мягкий для Воскресенского. Мне захотелось прикрыть глаза и глубже впитать в себя его. Вдохнуть и оставить внутри навсегда. Первые пару мгновений я даже не до конца понимала, что фраза принадлежит Саше. Стояла, почти оглушенная внезапным прикосновением.

Его пальцы легко обхватили мое запястье. Почти невесомо, почти нежно.

Это был всего лишь останавливающий жест, не более, но я каждой своей клеткой ощущала тепло этого прикосновения. Я взглянула на его руку. По сравнению с моим тонким запястьем она казалась очень большой. Помню, когда мы встречались, его рука всегда была шире моей. Тогда мы были подростками, и Саша не мог похвастаться крепким телосложением, а сейчас…

Сейчас все изменилось.

Мы уже пять лет как не встречаемся.

И я искренне не понимала своей реакции на все его случайные жесты, в которых зачем-то сразу бралась искать скрытый смысл.

— Пожалуйста.

Против воли я отстранилась от Воскресенского, и тепло его руки исчезло.

Я поставила чайник на деревянную подставку, села напротив Саши и придвинула к себе кружку с чаем, отрешенно наблюдая за тем, как он кладет себе сахар. Два кубика.

Он добавлял в чай два кубика сахара.

Это знание вдруг показалось мне чересчур интимным. Такие вещи знают друг о друге партнеры или друзья. Наши отношения не подходили ни под одну из категорий, но тем не менее в моей голове прочно закрепился этот факт. Саша пьет чай с сахаром. И кладет два кубика.

А сколько кубиков он клал, когда мы встречались? Всегда ли добавлял сахар в чай и добавлял ли вообще? Я попыталась вспомнить, но не смогла, ни одной мысли в голове не проскочило, ни одного несчастного воспоминания о том времени. Я в принципе мало что помнила о семнадцатилетнем Саше. Вероятно, такие вещи просто забываются со временем. В конце концов, прошло пять лет, но… может быть, дело в том, что я просто никогда его не знала?

От этого вдруг стало неуютно. Захотелось поежиться, и я прикусила губу, отводя взгляд от Сашиных рук. Длинные пальцы, аккуратные запястья, тонкая кожа, сквозь которую прорисовывались извивающимися змейками голубые ниточки вен. Его руки раньше всегда казались мне какими-то нескладными, а сейчас притягивали взгляд.

Это было странно.

Молчание опять давило.

С улицы все еще слышались крики и смех, приглушенный расстоянием шум проезжающих автомобилей, шелест листьев каждый раз, когда поднимался ветер. Благодаря открытому окну эти звуки становились объемнее, шире и будто погружали в себя. Заточали, как в пузырь. Мне это нравилось. Сразу появлялось ощущение причастности к жизни и пребывания там, тремя этажами ниже. Как будто чувствовалась вся эта реальность вокруг, настоящая, живущая, бьющая ключом, осязалась кончиками пальцев, даже несмотря на то, что я все еще находилась на кухне в своей квартире.

Но тишина — та, что была между мной и Воскресенским, — давила невероятно. Мне не хотелось думать о том, что он мог счесть мою реакцию на его прикосновение чем-то большим. Потому что на самом деле это ничего не значило. Он влез в мое личное пространство, а я такого не ожидала. Только и всего.

По крайней мере, я искренне в это верила.

Все-таки пригласить его на чай было дурацкой идеей.

В коридоре послышались шаги, и в кухню вошла мама. Облегчение накрыло с головой, пока я подносила кружку с чаем ко рту и вдыхала имбирно-грейпфрутовый аромат, насколько хватало легких. Мама улыбнулась мне, а я улыбнулась в ответ, сделав вид, что все в порядке, что между нами с Сашей совсем не было неловкой тишины, резкого разговора и почти нежного касания. Слишком много всего для десяти минут наедине.

— Простите за мое отсутствие, — весело произнесла она, усаживаясь рядом со мной и пододвигая к себе чашку.

— Да что вы, не страшно.

Саша наконец перестал размешивать сахар и положил ложку на блюдце рядом с собой. Он откинулся на спинку кухонного дивана — мне почему-то в этот момент стало легче дышать — и обхватил свою кружку ладонью, тоже поднося ее ко рту и делая глоток.

— Так что, ты учишься, работаешь? — поинтересовалась мама, глядя на него.

Мне очень захотелось сказать ей «спасибо» за начатый диалог. Еще несколько минут в тишине, и я бы сошла с ума. Или сбежала, что более вероятно.

— Работаю. У отца свой автосалон, и я пока что там.

— Ты ведь учился в колледже?

— Да, окончил два года назад.

— А как семья?

— Отлично, спасибо. Отец все