Шрифт:
Закладка:
Я повернула голову и посмотрела на его лицо. Он и сам не понял, как много важных слов сказал только что. Я словно шла все это время в кромешной тьме, а потом кто-то вдруг зажег звездочку над моей головой.
– На банкет приду, но не обещаю, что подойду к тебе близко. Не хочу давать твоим коллегам повод для сплетен, – улыбнулся он. – Больше всего меня интересует еда и разговоры после третьего стакана о философии и политике. Просто мечта провинциального мальчика, выросшего на ферме.
– Провинциальный мальчик? – повторила я, закатывая глаза. – Кто? Ты? Ну нет. У нас нашлось столько общих тем для разговора, сколько я даже с родителями не нахожу. И говоришь так связно, как не все мои коллеги говорят. И даже в столь юном возрасте успел изучить латынь. Страшно представить, что будет дальше!
– Президентский пост и сборник поэм, – рассмеялся Митчелл, нещадно подшучивая над собой, и снова вернулся к тому, с чего начал: – Мне показалось, что ты испугана. Если мои догадки верны и бывают минуты, когда ты не чувствуешь себя в безопасности рядом с ним, то мы можем придумать секретный код. Например, если ты позвонишь и закажешь «ангельские крылья» – я пойму, что ты хочешь увидеться и поговорить. А если попросишь «острые крылья», то я приеду с полицией так быстро, что у машины будет гореть резина. Как тебе такой план?
– А количество порций – это количество полицейских машин, которые мне нужны, – закончила я полусерьезно-полушутя.
Мне понравилась его идея, но в тот момент я не хотела признавать, что у меня есть проблемы. Настолько большие проблемы, что я готова использовать секретные коды.
– На самом деле все не так плохо, – поспешила успокоить его я.
– Это радует. Но если вдруг что, то ты знаешь, что делать, – сказал он.
Мы распрощались, и я пошла домой по темной улице. С ночного неба полился мелкий дождь, ветер задувал под куртку и фонари источали меланхоличный тусклый свет. Но мне было тепло и хорошо. Джун завернул мне рисовых пирожков с собой и сказал, чтобы я все съела до полуночи, пока теплые. «Сытым снятся сладкие сны», – добавил он.
Осталось только плохое
Через два дня после моего ужина с Митчеллом Дерек проиграл дело, на которое делал большие ставки. Затащил меня в спальню за руку, толкнул на кровать и принялся расстегивать ремень. Я лежала совершенно неподвижно, помня, что моя тактика несопротивления сработала в прошлый раз.
Дерек покончил с ремнем, подтянул меня за ноги к краю кровати и резко вошел. Я не шелохнулась. Даже брови не сдвинула. Разве что сжала в кулаках простынь – так сильно, что потом нашла в ней дырки от ногтей.
Дерек остановился. Тут же раскусил мой замысел и… разъярился еще сильнее.
– Не вздумай делать это снова, – сказал он мне.
– Делать ч-что? – проговорила я, заикаясь.
Он не ответил, схватил с пола свои брюки, вытянул ремень и сжал его в кулаке. Лицо, должно быть, предало меня, страх и паника отразились в глазах – и Дерек тут же понял, как меня расшевелить. Развернул меня на живот и хлестнул ремнем по ягодицам. Я вывернулась и попыталась сбежать из спальни. Он кинулся следом, настиг меня и принялся лупить ремнем – по груди, животу и бедрам. И пока я отбивалась, он уложил меня лицом в пол, вошел и кончил практически мгновенно.
Синяки на лице я увидела только через несколько часов, когда заглянула в зеркало. Ремень пару раз встретился и с моим лицом тоже. Огромная сине-красная отметина была на лбу, еще одна – на щеке, и веко левого глаза распухло и почернело. Грудь, живот и ягодицы вообще выглядели так, словно по ним каленым железом прошлись – рыхло и ало, как говяжий фарш.
Я впервые решилась обратиться в полицию. Позвонила в местный участок. Но пока шли гудки, мои глаза наткнулись на наручники и плетку, которые Дерек не раз использовал во время секса. Я представила, как полицейский спрашивает: рукоприкладствовал ли Дерек ранее? Я бы ответила да, и тогда меня попросили бы описать другие случаи тоже. Мне бы пришлось объяснять незнакомому человеку, что Дерек делает со мной в постели. В деталях. Мне пришлось бы ответить на множество сложных вопросов, одним из которых наверняка был бы такой: «Совершалось ли насилие по обоюдному согласию? Вы одобрили применение плетки и прочих игрушек? Вы уверены, что действия вашего партнера не были частью сексуальной игры? Вы можете проложить границу между игрой и жестокостью?»
Я не могла.
Я уже ни в чем не могла разобраться. А если не могу я сама, то как сможет полиция?
И нажала отбой раньше, чем мне ответил оператор.
Тем вечером Дерек снова мучился и долго извинялся, повторял «прости» до хрипоты. Признался мне, что никогда – никогда в жизни – не испытывал такого оргазма, как сегодня, когда порол меня ремнем и я кричала и извивалась под ним, и этот факт заставляет его ненавидеть самого себя. Бояться самого себя. И еще он совсем не знает, как ему быть дальше.
– Пороть меня каждый раз, когда тебе вздумается? – спросила я, утирая красные глаза.
А он не понял, что это был сарказм. Обнял меня, притянул к себе и сказал, что мои чувства для него превыше всего, и он не хочет делать это слишком часто.
– Хотя бы кожа должна успевать зажить, ты согласна? – сказал он, и я почувствовала, как холодею от ужаса, как на моем теле выступает пот, и все ссадины разом начинают жечь от соли.
Вечером Дерек решил заказать на дом еду и спросил, хочу ли я что-то корейское.
– Нет! – крикнула я так громко, что он рассмеялся.
Позволить Митчеллу увидеть меня в таком состоянии – да я скорее руки на себя наложу.
– Не зашел кимчи что ли? – вскинул бровь Дерек. – Ладно, закажу пиццу.
До самого корпоратива я не появлялась на работе. Работала из дому, обклеив себя ранозаживляющими пластырями. На работе наврала, что подхватила грипп. И ни разу за все эти дни не открыла дверь звонящим. Ни почтальону, ни собирателям пожертвований, ни соседке, когда та пришла за своей рисоваркой, которую я одолжила у нее.
Я боялась, что за дверью окажется Митчелл. И что мне придется как-то объяснить, что случилось с моим лицом. Придется снова врать – или взять да рассказать правду. И оба варианта были хуже некуда. Если я скажу, что врезалась в кухонный шкафчик, он не поверит и оскорбится моей ложью. А если признаюсь, что мой парень выпорол меня ремнем до крови, то открою ларец Пандоры, который уже невозможно будет закрыть.
Все изменится. Весь мой мир перевернется. Ничто не будет прежним, если кто-то узнает.
На меня навалилась страшная апатия и осознание бессмысленности всего, что меня окружало.
Я вспомнила, как на первом курсе университета поехала с друзьями в Лиссабон, и как-то так получилось, что я одна из всей компании была там без пары. В одном из баров ко мне начал клеиться незнакомец, и я, чтобы унять горечь одиночества, вышла с ним на улицу и позволила ему облапать себя за углом. Его руки шарили по моему телу, залезли в белье, и он даже успел сунуть свой палец мне во влагалище. До секса не дошло, я сбежала раньше, чем мной воспользовались, но вернувшись в гостиничный номер, все равно чувствовала себя грязной и униженной. Как будто мной вымыли заплеванную мостовую. Чувство отвращения к себе не покидало меня даже после того, как мы вернулись из Португалии. Это было очень мощное и странное чувство, ни на что не похожее.
