русской эмиграции надежды на скорое падение большевиков, так как казалось, что власть в России не справится с этим бедствием, а следовательно, его не переживет. В статье протопр. г. Шавельского[6] очень ярко изображены эти ожидания. Они связывались с личностью Святейшего Патриарха, который якобы в ближайшее время возьмет власть в свои руки, чтобы передать ее им же самим указанному, законному носителю этой власти. На деле же мечтания в известных политиканствующих кружках шли гораздо дальше, и даже указывалось, не без исторических справок, что монастырские и храмовые сокровища для этого переходного времени могут иметь крупное финансовое значение. Эти настроения имели бы мало отношения к нашей задаче, если бы ими не были продиктованы постановления Карловацкого Церковного Собрания. В момент тягчайшего бедствия, которое могло быть преодолено только дружными усилиями всех, зарубежные церковные деятели стремились поставить церковь против советской власти. Церковь не могла остаться равнодушной к этому ужасному голодному бедствию. Сравнительно рано, когда еще только выяснилась картина этого бедствия, Святейший Патриарх обратился с пламенным посланием о помощи ко всем верующим людям в России и за границей. И мы знаем, что голос его не был голосом, вопиющим в мировой пустыне.

Привлечение к помощи голодающему населению общественных деятелей было совершено самой гражданской властью. Поэтому, естественно, что и церковная помощь, как общественная, должна была быть координирована с деятельностью Общественного Комитета Помощи голодающим. К этому церковная организация побуждалась еще и тем, что сам Общественный Комитет обратился к Святейшему Патриарху за поддержкой. Создан был и особый Церковный комитет помощи. Вскоре последовало закрытие Общественного Комитета, что повлекло за собой ликвидацию и Церковного. С ликвидацией его средства были переданы правительственным органам помощи голодающим.

Однако сбор средств церковными организациями не был прекращен. В декабре месяце 1921 года само правительство просило усилить сбор через церковные установления, начиная со Священного Синода и кончая приходскими советами.

С самого начала 1922 года в России стали появляться зловещие известия о деятельности Карловацкого Церковного Собрания. Для Святейшего Патриарха и других ответственных руководителей церкви было ясно уже к началу февраля, что им придется расхлебывать кашу, заваренную за рубежом безответственными политиканами, не только помимо воли высшей церковной власти, но даже вопреки ей.

К этому времени относится постановка в правительственных кругах РСФСР вопроса об изъятии церковных ценностей для нужд голодающего населения. В самом начале февраля в «Правде» появляется первая довольно резкая статья, посвященная этому вопросу. Нужно сказать, что «Правда» в этом вопросе отражала настроение более крайних течений в правящей среде. 11 февраля в этой же газете появилось сообщение, что президиум ВЦИК постановил изъять церковные ценности; однако на другой же день в «Известиях», появилось официальное, за подписью секретаря, опровержение этого сообщения «Правды» с указанием, что наркомюсту Курскому поручено лишь подготовить этот вопрос к ближайшему заседанию.[7]

В том же номере «Известий» была помещена беседа корреспондента с представителем Св. Патриарха в Центральном Комитете помощи голодающим, прот. Н.В. Цветковым, которым была изложена точка зрения церковной власти на этот вопрос, нашедшая себе более полное выражение в последующем патриаршем послании. 16 февраля состоялось само постановление президиума ВЦИКа об изъятии церковных ценностей, «поскольку изъятие ценностей не может затронуть интересы самого культа». 19 февраля было издано Св. Патриархом упомянутое выше послание.

Этим воззванием церковным общинам разрешалось жертвовать на нужды голодающих церковные украшения, отдельные вещи, не имеющие богослужебного значения. Воззвание это с разрешения властей было отпечатано и распространено среди населения.

В храме Христа Спасителя было во второй раз совершено Св. Патриархом всенародное моление о спасении погибающих от голода, оглашено было здесь и послание, а архиеп. Илларионом было сказано пламенное слово о помощи. Громадный, переполненный народом храм, казалось, слился в общей молитве и жертвенном порыве. Но это едва ли была не последняя служба, совершенная здесь Св. Патриархом.

Только 26 февраля ВЦИКом была утверждена инструкция по изъятию церковных ценностей, которая уже говорила об изъятии ценностей, независимо от их богослужебного назначения. Так, не без колебаний и трений в самих правящих кругах, к концу февраля вопрос об изъятии церковных ценностей продвинулся к такому концу, которым думали одновременно разрешить голодную проблему и лишить церковь тех материальных ресурсов, которые за рубежом возбуждали столь несоответствующие надежды.

В это время Заграничное Церковное Управление закончило составление своего обращения к Генуэзской конференции.

Св. Патриарх особым посланием принужден был указать на имеющиеся церковные установления, касающиеся церковных предметов.[8]

В начале марта в Москве состоялся митинг, который был посвящен одновременно вопросу о голоде, церковных ценностях и деятельности Карловацкого Собрания. Еще 15 марта в «Известиях» было напечатано интервью со Св. Патриархом без каких-либо особых выпадов против той точки зрения, которая развивалась Патриархом Тихоном. В номере газеты «Новое Время» от 1 марта было напечатано обращение Карловацкого Высшего Церковного Управления к Генуэзской конференции о недопущении представителей советской власти на конференцию и о снабжении противников этой власти оружием. Этот номер «Нового Времени» в России был получен в самом начале второй половины марта месяца. Между 17 и 25 марта приступлено было к изъятию церковных ценностей. В некоторых местах (Шуя, Москва, С.-Петербург, Смоленск и др.) это вызвало неорганизованные народные выступления против изымавших. Однако в подавляющем числе случаев изъятие прошло без сопротивления. В «Известиях» от 28 марта встречаем первую резкую статью против церкви под заголовком «Святейшая контрреволюция». Статья эта посвящена деятельности Карловацкого Церковного Собрания, а в связи с этим припоминались и вообще выступления против советской власти со стороны отдельных иерархов, относившиеся к давно прошедшему времени.

Столкновения, происшедшие на почве изъятия церковных ценностей, дали формальный повод к организации судебных процессов (в Москве, Смоленске, Иваново-Вознесенске, С.-Петербурге и др. местах) против представителей церкви. На всех этих процессах ярко выявилось то нервное настроение, с которым власть относилась к самому изъятию. В руководящей статье, предшествовавшей этим процессам, прямо подчеркивается политический момент их. «Власть только защищается, – писалось в этой статье, – кто же ведет нападение? Зарубежные враги этой власти». Карловацкий Собор выявил заинтересованность церкви в том, чтобы «костлявая рука голода» задушила советскую власть.

Каким же образом ответственность за деяния этого Собрания могла быть перенесена на представителей Русской Церкви, находившихся в России? «Митрополит Антоний, – писали в “Известиях”, – передал от имени Патриарха благословение на соборные труды». Ввиду важности такого заявления следует несколько остановиться на нем. Обращаясь к деяниям Собора, мы там не найдем прямого ответа на поставленный вопрос, так как Деяния не воспроизводят речи митрополита Антония, которой он открыл само собрание, ссылаясь на то, что эта речь была произнесена