Шрифт:
Закладка:
Не знаю, все ли крестьянки, которые выращивали лен, сами пряли нитки, или отдавали прясть каким-то специальным «пряхам». Не знаю, пряла ли свой собственный лен моя молодая бабушка. Во всяком случае, прясть она умела, не раз показывала мне, маленькой девочке, как это делается, как нужно ловко и быстро крутить пальцами веретено, чтобы на него наматывалась нить. Более того, когда бабушка Екатерина Алексеевна рассказывала мне в подробностях, как в крестьянских хозяйствах делали льняное полотно, она обязательно вспоминала и напевала старинную печальную песню про пряху:
«В ни-и-зенькой светелке о-о-гонек горит,
Мо-о-лодая пряха у окна сидит…»
И дальше следовала какая-то трагическая история, приключившаяся, если не ошибаюсь, с женихом молодой пряхи. Грусть захлестывала мое детское сердце… А бабушкины деревянные веретёна сохранились у меня в доме до сих пор.
Однако, нитки – всего лишь полдела. Ближе к весне, когда ниток было напрядено достаточное количество, лен отдавали ткачихам, у которых были специальные домашние ткацкие станки. И из рук ткачих хозяйки уже получали свое собственное льняное полотно. Но на этом дело не кончалось. Ткань была грубой, грязно-серого цвета, кое-где на ней попадались крошечные соринки твердой шелухи, которые могли поцарапать кожу. Такую ткань еще нельзя было использовать для пошива, например, постельного белья, не говоря уже о белье для детей. Но к этому времени, как правило, уже наступали первые весенние дни, проглядывало яркое весеннее солнце. И хозяйки приступали к завершающему этапу обработки льняного полотна – отбеливанию. Широкие полотна новой ткани мочили в воде и расстилали их на снегу, на сугробах, которые еще не начали таять под весенним солнцем. Горячее солнце яростно жгло влажную серую ткань, испарение воды из снега также играло свою роль, и постепенно, день за днем, льняная ткань становилась все белее и белее. Жаркими летними днями новые полотна также старались вынести на солнце, перед этим щедро полоскали в воде, потом расстилали на траве, на солнечных лужайках, и натуральный серый цвет льна выгорал, ткань становилась белее и нежнее. Из такого полотна уже можно было шить все, что угодно.
Вот так, веками и неустанными трудами русских женщин создавалась у нашего народа традиция носить белое белье, детей одевать в белые рубашечки, спать на белых простынях, на столы стелить белые скатерти. Сейчас от одного только перечисления всех этапов обработки льна современный читатель уже, наверное, немного устал. А каково было женщинам, крестьянкам все это делать своими руками? Вот, пожалуйста, одна из таких женщин – Екатерина Алексеевна Смолина, моя бабушка.
Екатерина работала на свою семью с утра до ночи, как говорили, «не покладая рук». Для решения самых сложных вопросов и по строительству дома, и по хозяйству ей на помощь из Едимонова приезжали отец и брат Илья. Когда подросла ее дочка Тоня (приемная, но с этого момента мы больше не будем об этом вспоминать, как никогда не вспоминали в семье, напомним, что она росла на руках у Екатерины Алексеевны с трех лет), она тоже включилась в работу, стала по мере сил помогать матери в работе по хозяйству. Тоня уехала из деревни в Москву к отцу в возрасте 14 лет. Есть все основания полагать, что в ее жизни крестьянский труд сыграл ту же роль, что и в жизни многих других сельских жителей – дал четкие представления о реалиях окружающего мира и стал хорошим импульсом к развитию острого ума, данного от природы.
Как бы то ни было, понятно, что женщине, какой бы хозяйственной и работящей она ни была, невозможно было бы одной проделывать такой гигантский объем работ, которого требовало большое крестьянское хозяйство. Екатерина нанимала работников, батраков. И, судя по воспоминаниям бабушки и ее уже подросшей к этому времени дочки Тони, отношение к работникам в семье всегда было вполне уважительное. Их считали за членов семьи, часто трапезничали с ними за одним столом. Конечно, такое хозяйство создавалось не в один год. Но к концу 20-х годов Екатерина Алексеевна как хозяйка прочно «стояла на своих ногах». Семья жила в собственном новом доме, продуктов питания вполне хватало на весь год, излишки сельхозпродукции можно было продавать, дети были обуты – одеты. Муж, Иван Васильевич, бывая в деревне наездами из Москвы, помогал своей Кате всем, чем мог.
Глава 17. «ВОТ ТЫ ВЫРАСТЕШЬ, ДОЧКА, ОТДАДУТ ТЕБЯ ЗАМУЖ…» (Старинная русская песня)
В 20-х годах в Едимонове, в семействе Мордаевых, также произошло много событий.
Семья Ильи Алексеевича и Анны Ивановны Мордаевых пополнилась тремя детьми. Вслед за старшим сыном Василием один за другим родились еще два сына – Петр и Константин. В 1926 году родилась красавица-дочка Нина. В том же году вышла замуж младшая дочь стариков Мордаевых Маня, Мария Алексеевна.
Поскольку село Едимоново и деревня Трясцино находились совсем недалеко одна от другой, примерно на расстоянии 5-6 километров, родственные семьи жили в самом тесном контакте между собой. Разумеется, Екатерина очень часто бывала со своей семьей в доме отца в Едимонове, были они и на свадьбе Мани. Удивительно, но факт: у моей мамы, несмотря на то, что ей в 1926 году было всего три года, в памяти остались некоторые детали этой свадьбы.
Мария Алексеевна (Маня) вышла замуж в село Видогощи (так говорили: вышла замуж в Москву, вышла замуж в Трясцыно, вышла замуж в Тверь и т.д.). Село Видогощи расположено также по соседству с Едимоновым, на берегу Волги, примерно в 10 километрах выше по реке, ближе к Твери. Взял ее замуж Сергей Комаров, сын довольно зажиточного (в прошлом) купца. Отец Сергея Прохор Комаров до революции 1917 года держал буфет на одном из пассажирских пароходов, ходивших по верховьям Волги. Насколько велик был масштаб «бизнеса» Прохора Комарова, в 20-х годах уже никто не знал. Дом Комаровых в селе Видогощи был большой, крепкий, «пятистенок», на улицу выходил фасадом в шесть окон. Когда Маня выходила замуж, ни отца, ни матери Сергея не было в живых, он жил в своем большом доме вдвоем с какой-то старухой – то ли его теткой, то ли бабкой. Он сам ее так и называл «старуха».
Свадьбу праздновали с большим размахом – жених
