одной-единственной тенденции, и это часто приводило к трагическим последствиям. В отличие от правительств, питавших друг к другу спокойную ненависть, политические партии вели между собой открытую жесткую борьбу. Кроме того, опять же в отличие от правительств, которые старались гурьбой держаться поближе к увезенной казне, партии любили расколы. В итоге постоянно создавались новые и новые партии, такие, как, например, «Крестьянская Россия», «Союз юных русских России» и т. д. Первое время эмигранты пытались учредить в Париже нечто вроде Эмигрантского парламента. Эта попытка закончилась дракой, после чего каждая партия пошла своим путем. Но пути эти постоянно пересекались.

Помимо ненависти к большевикам, эмигранты привезли с собой из России ненависть к ближнему. Это чувство стало себя проявлять. Первая вспышка такой ненависти проявилась в уже упомянутом убийстве генерала Романовского в стамбульском посольстве. За ним последовала череда террористических актов, о самых громких из которых мы расскажем.

В Париже живет профессор Милюков, один из самых видных эмигрантов, известнейший политик-либерал, бывший министр иностранных дел Февральской революции. Все монархисты России видят в Милюкове главного виновника краха государства.

Его имя упоминается в сопровождении самых грязных эпитетов.

Каждый уважающий себя монархист считал своим долгом ненавидеть Милюкова, не меньше чем, Ленина с Троцким. Но эмиграция состоит не только из монархистов, и наряду с бесчисленным числом врагов, у нее есть и друзья, которые с восхищением следят за каждым его выступлением. Милюков порою посещает эмигрантов для сбора от своих друзей дани уважения.

Павел Милюков, 1915 г.

Однажды, в 1922 году, с этой целью он прибыл в Берлин, где его ждали с великим воодушевлением. Его партийные друзья, объявив о предстоящей лекции, арендовали большой зал Филармонии. Уже накануне все билеты были проданы: политики, журналисты и эмигранты среднего слоя с нетерпением ожидали выступления. Милюков степенно поднялся на кафедру, умно и сердечно выступил, и также степенно спустился к публике. Грохнули аплодисменты. Но с первых рядов поднялись двое бледных молодых людей и вынув пистолеты, стали стрелять в оратора. Пули не поразили Милюкова — один его друг успел толкнуть его в сторону, повалив наземь. Тогда один из молодых людей бросился к трибуне, чтобы еще раз получше выстрелить. Теперь пожилой мужчина кинулся к нему, завязалась схватка: хлопнул выстрел, и окровавленный защитник рухнул на пол. Оба стрелявших были схвачены и сданы в полицию. Ими были бывшие офицеры Борк и Таборицкий[33]: они хотели отомстить Милюкову за его клевету на царицу. Однако их жертвой оказался один из самых благородных русских политиков: ставший революционером камер-юнкер Набоков[34].

Покушение на Милюкова и убийство Набокова стало первым крупным террористическим актом в эмиграции. Вскоре последовали другие. С начала русского исхода жил в Париже один еврей — мелкий часовщик по фамилии Шварцбард[35], некогда живший на Украине. Он ремонтировал там часы, боялся полиции, зарабатывал гроши. Пришло время, когда исчезли даже сломанные часы. На Украине правил гетман. Затем он исчез, а на его место пришла Директория во главе с Петлюрой. Тут же по всей Украине и Галиции начались погромы. Банды Петлюры грабили города и местечки, избивая евреев. Кровь текла по улицам рекой: там и сям валялись истерзанные женские тела. Петлюра трубил свой триумф: так в XX столетии на Украину вернулось мрачное Средневековье.

Всё это часовщик Шварцбард видел собственными глазами. Он бежал в Париж, открыв тут небольшую лавку, но не мог забыть утопавшие в крови сёла. Однажды он повстречал элегантно одетого, благообразного и степенного мужчину. Это был Петлюра. На следующий день часовщик купил револьвер, а затем, подкараулив Петлюру, застрелил его средь бела дня в центре Парижа.

Убийство Петлюры стало сенсацией. Начался крупнейший судебный процесс, где сошлись лучшие французские адвокаты, разделившиеся на две партии. С каждой стороны выступали многочисленные свидетели. Но когда один старик рассказал об украинских погромах перед присяжными, исход дела решился. Несмотря на явное предумышленное убийство, присяжные единогласно оправдали Шварцбарда.

Не менее сенсационным оказалось и убийство в Париже грузинского министра иностранных дел Ноя Рамишвили[36]. Он был одним из видных антибольшевицких политиков, личным врагом Сталина. Понятно, что в его убийстве обвинили большевиков, но доказательства не нашли. Однажды Рамишвили в сопровождении своих друзей шел на собрание грузинских эмигрантов. Вдруг из-за угла выскочил мужчина, раздались пистолетные выстрелы. Рамишвили скончался на месте, один из его друзей был тяжело ранен. Убийцей оказался грузин Чануквадзе, утверждавший, что застрелил Рамишвили по личным мотивам — якобы из-за того, что Рамишвили опозорил его на фабрике, где Чануквадзе работал. Этот довод звучал неубедительно, но кроме такого объяснения у сурового грузина ничего добиться не удалось. Его казнили, но до сих пор никто не знает, кто стоял за этим убийством.

Рамишвили, Петлюра и Милюков — самые знаменитые эпизоды терроризма в эмиграции. Нет предела вражде среди беженцев. Когда слова не помогают, они прибегают к кулаку и даже к ножу. Европейская полиция теряется в догадках, пытаясь понять, что происходит. Но эмигранты немногословны, и их внутренняя борьба выражается для европейцев в непонятной и таинственной форме. По сегодняшний день европейцам трудно понять, что за зло было сотворено внутри самой России и как оно откликнется на берегах Шпрее или Сены.

Ной Рамишвили

В Европе и Азии нет городов без русских эмигрантов. Везде — на широких аллеях, в узких переулках, прокуренных заведениях и на собраниях эмигранты могут следить друг за другом, дабы в нужный момент опозорить и даже побить противника. Они хватаются за оружие, так как десятилетия назад их враг где-то в далекой стране имел противоположные политические взгляды.

XI

Судьбы эмигрантов

Далеко не все эмигранты — политики, партнеры с корыстолюбивыми европейцами, генералы и террористы. Основная масса эмигрантов уехала из-за того, что уехали их соседи. За границей они стали выписывать эмигрантскую прессу, ругать безбожных большевиков, считая свой гражданский долг выполненным. Когда увезенные ими средства кончались, они становились водителями, официантами, музыкантами или слугами, не считая при этом себя изгоями и отверженными. Снобизм эмигрантов требовал даже нескольких месяцев работы официантом для приличия. Но никто не желал задерживаться на этом посту. Попытки эмигрантов пробиться составляют самые лучшие страницы их истории.

Например, один бывший гвардейский офицер с помощью последней визитной карточки умудрился проникнуть в приемную одного видного банкира. Здесь беженец заявил, что ранее он занимал должность директора крупнейшего петербургского банка. В действительности его связь с русским банком сводилась лишь к