– Держи.

Девочка обхватила руками кружку и маленькими глотками пила раскалённый чай, морщась от боли. Увидев, что я ей протягиваю, она очень удивилась, а потом посмотрела на меня сияющими глазами.

– Приберёг на всякий случай, – продолжил я, когда она всё-таки разорвала этикетку и жадно впилась в батончик зубами, – знал, что пригодится.

Девчонка ничего не говорила, просто грызла батончик, запивая его чаем и мурлыкая от удовольствия. Когда ещё такое увидишь?

– Ты давно тут?

Она подняла голову и задумалась. Затем подняла от кружки три пальца.

Я оторвал верхнюю полоску пакетика сгущёнки и отдал ей, второй положил рядом.

Трое суток? Ей же на вид лет четырнадцать. Рехнуться.

А она сидела и со смешным румянцем на щеках задумчиво посасывала синий пакетик, как будто ничего и нет вокруг. Кажется, где-то в её голове лениво бродили чайные мысли.

На ожившие поначалу зелёные глаза постепенно накатывала дремота.

– Сколько ты уже не спала?

– А ты? – внезапно спросила девочка.

Я удивился.

– С чего это ты взяла, что я не спал?

– Ты держишь глаза слишком открытыми, – сказал она, – почти не моргаешь. В них красные стрелки, а ещё ты тяжело дышишь и очень бледный. Поспи.

– Будут тут ещё мне всякие бесенята приказывать, – улыбнулся я, – на вот, лучше. Это тебе за догадливость.

Она заулыбалась, взяла из моих рук второй пакетик сгущёнки, повертела в руках, но положила в складки пледа.

– Всё равно поспи, – сказала она с озорной заботой в голосе, – ты же устал, я вижу.

– Ты тоже, – парировал я, – давай лучше ты.

– Я…– она осеклась, – я…боюсь выпасть.

Девчушка уже клевала носом. Я подошёл к ней ближе, взял за плечи и приложил её голову к бронежилету.

– Вот так. Попробуй немного прикорнуть.

Она подняла голову и обеспокоенно посмотрела на меня.

– Может, всё-таки вздремнёшь, а я покараулю?

– Спи, пигалица! – улыбаясь, прикрикнул я, – Я что, собака, чтобы тут на полу разлечься?

– Я не пигалица, – тихо сказала она откуда-то из глубин разгрузки, – мне уже пятнадцать.

– Всё равно спи, тебе сейчас нельзя клевать носом. Ничего не бойся и закрывай глаза, я держу тебя.

– А тебе никуда не надо? – спросила девочка, подавляя зевок, – Тебя не ждут?

– С этим потом, спи лучше, пока я рядом. Потом разбужу тебя, будешь меня стеречь.

Прежде, чем я закончил говорить, до моего слуха долетело её слабое мерное дыхание. Совсем вымоталась, бедняга, и откуда в таком чуде столько отваги?

Пока девочка спала, на меня накатила дрёма. Мысли бродили по странным дорожкам, переплетались, скакали по ассоциациям. И, кажется, в меня постепенно проникали её сны. Они были яркими и мягкими, как весенние ручьи.

Сквозь закрытые веки предо мной расстилались золотые поля и мягкое небо, залитое от края до края нежным светом. Оно было таким осязаемым, таким густым, что, казалось, до него можно было дотронуться рукой, как да парного молока. А затем погрузиться в него целиком и полной грудью вдохнуть….

Слишком всё это реальным казалось по сравнению с тем, что осталось там, по ту сторону взгляда. Броня, которая сковала моё сердце всё это время, теперь казалась слишком тяжёлой и тесной.

И, глядя на это сопящее у меня на груди существо, я понимал, почему.

«Прибыли сапёры», – закряхтела рация.

Девочка открыла глаза и пошевелила головой, уткнувшись в разгрузку.

– Уже пора? – спросила она так, будто вокруг были тёплые простыни, а ей сейчас надо идти в школу.

– Да, – ответил я, – мне нужно идти к своим. Если сюда придут люди, не пугайся, они не сделают тебе ничего плохого. Позже я приду, хорошо?

– Ладно, – девочка протёрла глаза и сладко потянулась, – возвращайся поскорей.

Я кивнул ей, развернулся и вышел вон. Всё то время, пока я спускался по лестнице, меня не покидало чувство, что из моих рук утекает нечто важное. Словно из полупустого рюкзака вытекает долгожданный мир. Хоть я и знал, что война скоро снова будет на пороге.

Посмотрим, что скажут сапёры.

Маленький чистенький джип примостился в тени БТР, вокруг него стояли четверо. Все они спокойно копошились в своём снаряжении и ни на кого не обращали внимания. Их сразу можно было выделить из числа остальных по образовавшейся вокруг них суеверной пустоте.

И одинаково печальным бледным лицам.

Когда я подошёл ближе, они разом развернулись и посмотрели на меня равнодушными глазами ангелов.

– Наверху. Третий этаж, квартира сто один. Она нужна мне живой.

Четверо разом кивнули и продолжили собираться. Рядом со мной материализовался рыжий и сержант.

– Как? – спросил пулемётчик.

– Никак, – ответил я, – подождём ребят.

Сержант шумно затянулся и откашлялся.

– Разведка доложила, – начал он, – что противник в сорока километрах отсюда. К вечеру ждём гостей.

– Ничего, – сказал я, – встретим. Время есть.

– Как знаете.

Сержант бросил сигарету и ушёл, громыхая автоматом. Мы с рыжим стояли, прислонившись к грузовику, и безотрывно смотрели в воронку подъездной двери. Солнце уже давно перевалило за полдень, и в воздухе появились первые признаки прохлады. Небо постепенно омрачалось, и мы с пулемётчиком точно знали, откуда шла та тьма. Мы глядели прямо в её сердце.

Где-то через полчаса из подъездного полумрака показался сапёр.

Один.

Когда я увидел его лицо… я знал, что он скажет. Ещё до того, как он приблизился к нам.

– Неизвлекаемая.

Все нервы оборвались разом, время остановилось, реальность упала. А я остался, подвешенный в пустоте.

– И ничего нельзя сделать? – спросил рыжий.

– Мне жаль, – ответил сапёр.

Я почти не разбирал звуков, смотрел только на него. Он стоял передо мной с опущенными крыльями. Тот, кто всегда входит во тьму и превращает её в свет. Тот, кто вытащил из мрака ни одно заблудшую душу, в том числе и моих дьяволов тоже. Тот, кто несёт жизнь.

Он стоит передо мной и искренне старается не глядеть мне в глаза.

Меня хватило на один кивок, бессловный, как сама истина.

Ни один вариант не годился. Мы все знали, что нужно делать.

С трудом я оторвал ноги с места и отправился в дом. Навстречу мне вышли три сапёра, один за другим, печальные и очень уставшие. Только теперь я заметил, как они на самом деле похожи. Бледные, с потускневшими голубыми глазами.