Решение ограничиться четырьмя детьми было обоюдным. Однако неожиданная пятая беременность Тери изменила его взгляд на их договоренность. Возможно, так не должно было случиться, но случилось. С ним, по крайней мере, и Терстону было жаль, что Тери этого не поняла. Ему не давали покоя ее последние слова, и хотелось бы возразить, что она, дескать, его совсем не знает, если так считает. Но он слукавил бы – жена так думает о нем именно потому, что знает его слишком хорошо.

Когда Терстон подошел к месту ночлега с последней охапкой сена, он увидел, что Тери обустроила для них две отдельные постели.

– Что ты делаешь, Тери?

– А на что это похоже? – не глядя на него, ответила она вопросом на вопрос.

– Мы будем спать вместе. Ночью будет холодно.

Тери подняла на него глаза:

– Ничего. Мне не привыкать согревать себя самой холодными ночами.

Это был уже удар ниже пояса. Она ведь все знала и понимала, когда выходила за него замуж.

– Отлично. Поступай как хочешь.

Тери вскоре почувствует, насколько холодно здесь ночью независимо от времени года. Просто потому, что они находятся глубоко под землей.

– Я выключаю фонарь.

– Зачем? – испуганно спросила Тери.

– Батарейка садится. – Ему казалось это очевидным.

– Но я еще не подготовилась ко сну.

А что тут готовиться? Это же не пятизвездочный отель! Спать им предстоит в одежде. Завтра, когда станет немного посветлее, как Терстон надеялся, он поищет другой выход из шахты. Он улегся на импровизированную постель и укрылся одеялом. Тери на своем месте копошилась и шуршала, как мышь. Интересно, что она там делает? Но спросить не решился.

Терстон никак не мог избавиться от горечи, вызванной последними словами Тери. Он мысленно возражал, опровергал, спорил, словом, вел с ней непрерывную беседу. Похоже, им обоим следует о многом подумать и многое откровенно обсудить. По равномерному дыханию он понял, что Тери наконец задремала, и только тогда позволил и своим глазам закрыться. Ему приснилось, как они с ней занимались любовью наутро после его приезда на ранчо перед тем, как она ускакала верхом на Амстердаме. Как он с отчаянным безрассудством, которого в себе даже не подозревал, целовал ее. Во сне он слышал протяжные стоны Тери, а сам мощно и глубоко двигался в ней…

Тери проснулась. Как она ни старалась, согреться ей не удавалось. Ужасно замерзли пальцы на ногах. Ей недоставало тепла Терстона – ощутить его тело рядом было для нее сейчас жизненно необходимо. К тому же ей хотелось извиниться за свои последние слова. Это было несправедливо по отношению к нему, поскольку, выходя замуж за Терстона, она все знала и понимала. Пусть он не всегда мог согреть ее в постели, вины его в этом не было. Зато всякий раз, когда он находился дома, Терстон не только согревал ее холодными ночами, но и заставлял чувствовать себя любимой и защищенной. И если у них с Терстоном есть обоюдное желание идти по жизни вместе и дальше, они должны постараться преодолеть нарастающую конфронтацию и недопонимание.

Не в силах перестать дрожать, она встала, взяла свое одеяло и направилась к мужу. А он словно ждал ее. Сел на импровизированном ложе, рывком притянул поближе к себе и обнял, чтобы она побыстрее согрелась. Терстон ничего не сказал, даже своего обычного «я же тебе говорил». Вероятно, посчитал, что сломленной гордости для Тери достаточно. Зачем усугублять?

В его крепких объятиях она сразу начала согреваться.

– Спасибо, Терстон.

– Не стоит благодарить меня за то, что я позаботился о том, что принадлежит мне, – прошептал он ей на ухо, вызвав у нее дрожь иного характера.

Всем остальным эти слова показались бы слишком собственническими, словно она принадлежала ему как какое‑то имущество. Но Тери знала, что это не так. Просто он констатировал то, что было правдой. Она действительно была всецело его – сердцем, телом, душой. Как и он ее. Тогда почему они никак не могут найти общий язык и их отношения готовы перерасти во вражду?

– Терстон…

– Да?

– Я сожалею о своих недавних словах, что меня некому согревать одинокими ночами.

– Проехали.

Воспрянувшая духом Тери поуютнее устроилась возле мужа и уже хотела заснуть, но он помешал ей.

– Тери… – Терстон повернулся к ней лицом, и она привычно положила ногу на его бедро. И сразу поняла, что сделала это зря.

– Да?

– Мне жаль, что ты убеждена в том, будто я не понял и не поддержал бы твое решение отложить операцию. Как раз наоборот.

После довольно продолжительной паузы Тери сказала:

– Доктор Глисон еще месяц назад сказал, что я уже могу сделать операцию, но я не была готова эмоционально. Поэтому и перенесла ее на следующую неделю. А там… как получится.

Зачем напоминать Терстону, что, занимаясь недавно любовью, они не предохранялись? А вероятность того, что Тери могла забеременеть, достаточно высока. Но почему‑то мысль об этом не беспокоила ее. Мало того, перспектива родить еще одного ребенка даже поднимала ей настроение.

– Да, но ты снова можешь оказаться беременной.

Слова Терстона заставили ее внимательно посмотреть на него. Получается, что та же мысль пришла в голову и ему.

– Могу. И как ты к этому отнесешься?

– Так же, как и любой мужчина, узнавший, что женщина, которую он любит, носит его ребенка. Конечно, буду рад. Просто меня беспокоит бремя твоих забот в мое отсутствие. И, кроме того, я не хочу, чтобы наши дети в чем‑либо нуждались.

– Ты всегда с лихвой обеспечивал нас, Терстон. Мы никогда ни в чем не нуждались, и нам с девочками не требовалось ничего сверх того, что мы имели.

– Но я хочу дать вам гораздо больше.

– Ты и так делаешь очень много для нас.

– А что ты думаешь – гипотетически – по поводу рождения еще одного ребенка?

– Ты хочешь, чтобы я сказала правду?

– Я настаиваю на этом.

– Тогда отвечаю честно. Мне нравится такая гипотетическая перспектива. Таша становится все более независимой. Она уже не желает, чтобы ее считали малышкой. Знаешь, я смотрю, как взрослеют наши дети, с сожалением.

– Но это же нормально! Они и должны взрослеть. – Терстон оставался здравомыслящей стороной в их разговоре.

– Конечно. И прекрасно понимаю, что нельзя заменить одного взрослеющего ребенка другим малышом. И все же…

Она замолчала.

– Я просто беспокоюсь о тебе, Тери. На тебе лежит столько обязанностей и забот. Но знаю точно, что в глубине