Порывистый ветер трепал волосы Ави и бросал в лицо мелкие колючие снежинки. Он был одет не по погоде — всё в ту же старую косуху, без шапки. Малик оделся гораздо теплее.

— Понимаешь, теракты… что в Америке, что у русских… их ведь совершают от имени мусульман. Это всё равно касается меня. Касается каждого из наших, даже в Республике.

— У нас-то никаких терактов нет.

— И без них непросто. У границы полегче живётся. Наших там много, там…

Мусульман хватало и в Црвениграде, хоть это почти центр Балканской республики — далековато от исламизированного юга. В основном ислам, конечно, был силён южнее Мостара, Митровицы и Тарново — а на севере страны Аллаху мало кто молился, хотя с венграми и поляками сложностей водилось также изрядное количество. Да и румыны с русинами, например… все, кто говорил не на балканском, находили причины для недовольства.

— Смотри на это иначе. Читал Фукуяму? «Конец истории и последний человек»?

— Не-а. Про что там?

— Ну, если в двух словах… Фукуяма писал в начале девяностых, что у либеральной демократии не осталось альтернатив. Соцблок сдулся, авторитарные страны с рыночной экономикой тоже встали на эти рельсы: что Испания с Южной Кореей, что наша Республика. И это как бы «конец истории», не будет больше никакого конфликта. Венец социокультурной эволюции.

— Хм… а к чему ты это?

— А к тому, что «Аль-Каида» намекает: история-то далеко не закончилась. Фукуяма ведь говорил, что ислам не способен бросить вызов либеральной демократии на её территории. Сам видишь, как на деле оказалось.

— Хорошего в этом мало.

— Да нихрена в этом хорошего. Мир вообще говно. Но знаешь: в степях люди сушёным говном дома топят.

Суждения Ави привели Малика в большую задумчивость. Политикой он раньше не интересовался. Его вообще немногое занимало, кроме музыки и биологии — потому пробился на лучший биофак страны, хотя теперь были все шансы там не задержаться.

— Ой, да псу под хвост эту политику! — заявил в итоге мусульманин. — Давай по пиву, а?

— Ваши же не пьют?

До сих пор Ави не видел, чтобы его товарищ выпивал, хотя за последний месяц провёл с ним много времени: больше-то ни с кем не общался без необходимости. Вот покурить травку друзья успели уже не раз — благо что у Ави она всегда водилась.

— Ну а ваши не работают по субботам!

— Да я как-то не особый иудей.

— Вот и я не особо правоверный. Хотя семья у нас…

— Религиозная? Не знал. Твой брат из-за этого переехал?

— Нет, наоборот. Он же в «Союзе исламской молодёжи» работает. По этой линии и... в общем, вот.

Малик явно не хотел развивать эту тему, а Ави привык не лезть людям в душу. Всё по-честному: он ни к кому не пристаёт с лишними вопросами, вот и к нему не стоит. «Союз исламской молодёжи» — приличная общественная организация, прямо связанная с религиозной фракцией в Сейме. Раз брат Малика перебрался в Црвениград «по этой линии», то явно был на хорошем счету — и уж точно серьёзно относился к религии.

— Пошли туда. — Ави указал на вывеску солидного заведения, видневшуюся в конце квартала.

— А может…

— Не парься, угощаю.

Малик тут же прибавил шагу.

Мусульманин и так редко молчал дольше минуты, а беседа в тепле и под пиво всегда течёт легче. Ави даже не успел предложить какой-нибудь тост.

— Всё про меня да про меня! Ты о себе совсем не рассказываешь!

— Особо нечего.

— Ну, так не бывает!

— Бывает.

— А про семью?

Люстра над столиком моргнула, по тёмной жидкости в бокалах побежали круги. Малик на это не обратил внимания. Ави отвернулся.

На улице мелкие снежинки превращались в мокрые хлопья, прилипавшие к тёплому окну бара и таявшие: они оставляли длинные водяные разводы. Едва была видна трамвайная остановка: новенькая, странно выглядящая среди фасадов прошлых столетий. Под её укрытие спешили немногочисленные прохожие.

Отродясь не возникало желания обсуждать эту тему, но теперь оно откуда-то взялось. Наверное, так нормальные и ведут себя с друзьями: говорят по душам?

— Мои родители погибли.

— Ох… извини.

— Да не за что извиняться. Это было давно. Автокатастрофа. Так что вырос я в Црвениграде.

— А я думал, ты местный.

— Мы жили около Сараево. Там много еврейских местечек.

— А здесь, выходит, родственники?

— Все родственники в Боснии. Но я их с тех пор не видел, сколько уже… лет десять, получается. Даже адресов и телефонов не знаю.

— Тогда как ты попал в Црвениград?

— Сначала отправили к Сёстрам матери Терезы в Пиринию, но я там… не задержался.

Едва католические монахини столкнулись с проявлением сил, как пребывание Ави под их тёплой опекой стало невозможным. Чуть до обряда экзорцизма не дошло. Тогда он и сделал вывод: лучше не отсвечивать.

— В общем, перевели в столичный военизированный приют для мальчиков. Дерьмовое место. А уже оттуда — сразу в универ. Теперь ты понимаешь, почему с девчонками я общаться… немного не привык.

— То есть получается… родственники тебя не приняли?

Ави только поднял бокал, предложив выпить. Малик возражать не стал, зато подмигнул:

— А что до девочек, это мы исправим! Кстати, а почему биофак? Чего на переводчика не пошёл? Вон как шпаришь: английский, немецкий, русский! Или в армию?

Ави сам толком не знал ответа на этот вопрос. Понятное дело, что армия в Балканской республике — это лучший шанс для каждого, кому по жизни не очень повезло. Народ и государство ценили военных одинаково высоко. Тут и образование, и жильё, и другие возможности — однако Ави никогда не мог представить себя в мундире.

Дальше болтали совсем ни о чём, пока не решили, что выпили достаточно.

— В общагу?

— Или прямо сейчас туда, или уже до утра не возвращаться.

— Тогда идём!

Хоть Ави не бедствовал, тратиться на такси не хотелось. Лучше в метро: станция неподалёку, а субботним вечером все едут в центр — поезда на окраину почти пустые. Пара бокалов приятно расслабила, от беседы и вовсе стало неожиданно легко на душе.

Друзья пересекли трамвайные пути, обошли площадь с памятником жертвам Братоубийственной войны середины ХХ века, а оттуда до