послушно взял его и принялся озадаченно разглядывать. Хозил понимал, что ведет себя нервно и странно, но он торопился. Времени оставалось немного.

– Кому это передать? – подал голос проходник.

Хозил объяснил, кто заказчик и как его найти, и поспешил к звездному шатру, который считал самым красивым во всем Ночном Базаре.

Кицунэ словно чувствовала приближение мага и стояла у своего дома, вглядываясь вдаль, выискивая алыми, как пламя, глазами знакомую фигуру. Как только показался силуэт Хозила, на лице лисицы-оборотня разгорелась улыбка. Девушка побежала навстречу, и казалось, будто она не касалась земли босыми ногами – парила, танцуя.

– Все прошло успешно? – радостно спросила Умэ, прижавшись к груди мага и обволакивая его шею своей тонкой рукой. Ее глаза сияли в ожидании ответа. Хозил медлил. Он, пожалуй, даже не услышал вопроса, потому что был заворожен тем, как блестит алая помада на губах его возлюбленной. Больше всего на свете ему хотелось поцеловать их, но вместо этого он тихо и твердо произнес:

– Нам нужно поговорить.

Улыбка Умэ погасла.

– Проблемы со сделкой? – осторожно спросила она. – Зайдем.

Кицунэ указала на шатер и по своей привычке взяла мага за руку, но он отдернул ее, вырывая свою ладонь из ее пальцев.

– То, что я собираюсь сказать, не займет много времени.

* * *

Холд в недоумении смотрел на Хозила.

Кицунэ в шатре не было. Она отлучилась на давно назначенную встречу, которую уже не успевала отменить, когда явились маг и демон. Уходя, она взяла с нежданных гостей обещание, что они дождутся ее возвращения – иначе могут помощи не ждать. Так что у Хозила было время посвятить Холда в детали своего прошлого.

– Да уж, наворотил ты дел, – потер лоб демон.

– На чьей ты стороне? – возмутился маг. – И вообще, та ситуация слишком выбила мир из-под моих ног, и бросить Умэ показалось мне единственно возможным выходом. Сложности – это не мое. Тем более… такие. Привязанность – это всегда проблема.

Холд молчал. Его мнение было лишним. Маг и без укоров явно сожалел о совершенном: он даже ни разу не смог взглянуть кицунэ в глаза. Холда не удивило, что Хозил струсил, – он никогда не отличался храбростью. Но, с другой стороны, сейчас он почему-то здесь – пытается, как равный демону, спасти виряву и целый мир. Да, он не храбрый. Зато упрямый. И, кажется, на него можно положиться.

В Ночном Базаре существовали понятия «пара», «партнерство», и право на отношения, причем самые разные, имели все, но вот любовь была редкостью. Любовь мешает быть разумным, а в сделках нельзя давать промаху. Затуманенная голова не приведет к хорошему результату. Хоть самому демону и не доводилось влюбляться, Хозила он немного понимал. Как и многие, Холд избегал длительных связей. Дело превыше всего. И уж точно превыше чувств. Но однажды – и лишь раз за долгую жизнь – демон позволил эмоциям взять верх и принял самое неверное по меркам Ночного Базара решение. Спас Каза.

Холд глубоко вздохнул, вспоминая, как плохо поддавались контролю мысли в тот день, когда он попросил выпустить его к умирающему мальчику, и кулон на шее звякнул. Демон прикоснулся к нему.

– Это же не просто хранилище твоей энергии, но и ценная вещь, которой ты дорожишь? – внезапно спросил Хозил. Конечно, это не касалось мага, но Холд уже привык к его болтовне и чувствовал, что после столь откровенного рассказа о романе с кицунэ он уже не может держать с магом прежнюю дистанцию.

– Я получил его от отца в тот день, когда видел родителей последний раз.

Холд не помнил, сколько тогда ему было. Время Ночного Базара иное, и год нечисти – совсем не то же, что год человека. Да и не считают здесь года. К тому же у торговцев ночи нет детства, они создаются: пару дней впитывают силы и правила Базара – и всё, готовы жить и учиться продавать. Это и есть момент зрелости нового существа, после которого – по демонским обычаям – родители уходят в другой мир, оставляя нажитое в этом ребенку. У них не принято привязываться к потомству.

Некоторое время после обретения сознания Холд еще не решался выходить из шатра, оставленного без хозяев. Ткань его купола потрепалась и пропиталась влагой, и юный демон ощущал колкий холод, пронизывающий до костей и будто заставляющий кровь течь медленнее. Ледяными пальцами, которые уже едва шевелились, он сжимал кулон, который вложил ему в ладонь отец, прежде чем исчезнуть из жизни сына навсегда. Интуитивно Холд знал, что нужно делать.

Он поднес кулон к губам и прошептал слова, которые уже были в его голове. Красный камень в центре вспыхнул, будто лесной пожар, и быстро потух. Теперь даже от цепочки исходило тепло, и демон начал постепенно согреваться и наполняться энергией.

– Значит, – резюмировал Хозил, когда Холд закончил, – этот кулон – семейная реликвия и, раз он при тебе, ты можешь стать сильнее? Подзарядиться?

Демон кивнул. Маг улыбнулся, а потом вновь нахмурился и задал неожиданный вопрос.

– Не жалеешь?

– О чем?

– Что обменял на человеческого мальчишку сосуд с могуществом демона, подписав себе отложенный смертный приговор?

Холд понял, почему Хозил спросил. Маг-то в свое время сделал обратный, другой выбор и оставил Умэ, которую любил, – чтобы из-за нее не испытывать трудностей и не попадать в передряги с убийством ведьм.

– Он того стоил, – ответил Холд.

Да, демоны не привыкли к эмоциям, даже если дело касалось их собственного потомства. Каз же приходился Холду абсолютно чужим по крови, да и к тому же человеком – слабым, презираемым существом другого мира. Вот только со временем Холд осознал, что тот самый мальчишка стал ему семьей, практически сыном – причем таким, от которого не нужно по древней традиции уходить. А с которым можно жить, вести общие дела… Как об этом жалеть?

Холд собирался вернуть своего смертного мальчика домой. Каз выплатил свой долг. Теперь настал черед Холда платить.

Хозил же сидел, крепко задумавшись. Оборвать от ношения с Умэ казалось ему правильным – ужас от вынужденного убийства ведьмы, совершенного во имя возлюбленной, он словно перенес на все с ней связанное и, глядя теперь на кицунэ, видел только смерть, страх, боль. Чувства, которые он испытывал к прекрасной лисице, сковывали, связывали его так туго и прочно, что он задыхался и даже будто бы слышал треск своих позвонков. С ней ему бы и вправду постоянно пришлось переламывать себя, перешагивать через свою сущность. Он был простым лекарем-тихоней, высшее счастье которого – заготавливать травы,