Сан Саныч взял башню в обе руки, повертел, примерился и с трудом откусил от низа. Сахар был крепкий.

Бригадир забрал у него башню, завернул в платок, сунул в карман. И тут же, как по команде, ожил серый динамик:

— Харчевание завершено! Заключенные, встать, занять рабочие места!

Бригада встала, побрела к Стене. Слонов, Савоська, Подкова и Бочаров закурили.

— Слышь, Сан Саныч, а вони у партию‑то тебя принялы? — спросил Савченко.

— Приняли, — сосал сахар Сан Саныч. — Но… ммм… только… ммм… я это… по партийной линии не пошел.

— Чего так? — потягивая папиросу «Россия», Слонов сумрачно посмотрел на три нераспечатанных, кубических, выше человеческого роста, упаковки с пеноблоками.

На упаковках был одинаковый живой плакат: загорелый, мускулистый каменщик, ловко орудуя мастерком, клал пеноблок на стену, брал в левую руку новый пеноблок, подбрасывал, ловил и озорно подмигивал правым глазом. Из глаза вылетала золотая искра, расходилась веером переливающихся букв во весь плакат: ВОЗВЕДЕМ ВЕЛИКУЮ РУССКУЮ СТЕНУ!

— Да чего‑то… ммм… не пошло у меня тогда, — Сан Саныч с удовольствием перекатывал в редкозубом рту кусочек сахарной Спасской башни. — Женился я. Потом развелся. А потом и Красная Смута окончилась. И партия перестала.

— А после по ходу Белая Смута началась? — спросил Савоська.

— Точно… ммм… потом и Белая Смута началась.

— Это когда Трехпалый Враг на танке в Москву въехал? — осторожно спросил Санек.

— Точно! — Сан Саныч, дойдя до Стены, стал натягивать перчатки.

— Все ты это помнишь. Сильно помнишь, — покачал головой Салман. — Старый ты человек.

— Старый, ёб твою! А ты меня догони! — засмеялся Сан Саныч и быстро полез на леса.

Бригада расползлась по местам. Савченко и Тимур неохотно подошли к большому корыту с остатками раствора.

— Бригадир, чи трэба новий раствор замисити, або цэй доберэте? — спросил Савченко.

— Месите новый, — кивнул бригадир и полез на Стену.

Петров, оказавшись на лесах рядом с Сан Санычем, спросил:

— А кто это такой — парторг?

— Чжангуань,[11] — не задумываясь ответил Сан Саныч, берясь за мастерок.

Петрушка

Лилипут Петр Самуилович Борейко, служащий скоморохом в Кремлевской Потешной Палате, вернулся к себе домой после пятничного концерта для Внутреннего Кремлевского Круга в третьем часу пополуночи. Большой красный автобус потешников, как обычно развозящий лилипутов в ночь после представления, подвез его к самому подъезду девятиэтажного кирпичного дома на Малой Грузинской.

Водитель открыл дверь, объявил:

— Петруша Зеленый — на выход!

Дремлющий в заднем кресле Петруша очнулся, сполз на пол, неспешно пошел к выходу. В полумраке салона автобуса, в казавшихся не по размеру большими креслах дремали еще двадцать шесть лилипутов. Все они были в своих потешных костюмах, в гриме, колпаках и шапках. И все без исключения спали. Пройдя по проходу между спящими баба-ягами, лешими, водяными, кикиморами и ведьмами, Петруша протянул свою маленькую ручку водителю и произнес хриплым, скрипуче-высоким голоском:

— Бывай, Володь.

Водитель сомкнул татуированные пальцы вокруг этой ручки:

— Спи спокойно.

Петруша размашисто, в раскачку спустился по ступеням автобуса, спрыгнул на мокрый от непрекращающегося мелкого дождя асфальт. Дверь закрылась, автобус отъехал. Петруша стал подниматься по другим ступеням, каменным, к двери подъезда. Он был в костюме Зеленого Петрушки: в троеверхой зеленой шапке с бубенчиками, в зеленом кафтанчике с громадными пуговицами, в зеленых переливчатых штанах и коротеньких зеленых сапожках с загнутыми носками. Лицо Петруши тоже было зеленым, но с красными веснушками и большим алым носом. За спиной у Петруши болталась зеленая, ярко блестящая даже ночью, балалайка.

В уехавшем автобусе остались спать еще три Петрушки — Красный, Синий и Золотой.

Петруша вытащил пластиковый ключ, приложил к замку исцарапанной и исписанной двери. Дверь пискнула, открылась. Лилипут проскользнул внутрь неярко освещенного подъезда. Здесь было не очень чисто, но зато без следов разрушений или поджогов: три года назад дом у земщины выкупила Дорожная Управа. Петруша вызвал лифт, но тот не отозвался.

— Тьфу ты, жопа-антилопа! — проскрипел Петруша свое обычное ругательство, вспомнив, что сейчас уже не пятница, а суббота, а по выходным ни один лифт в Москве-матушке работать не должен по приказу управы городской. Экономия! Иностранное слово… А по‑русски — бережливость.

Петруша побрел на шестой этаж пешком. На каждую ступеньку приходилось серьезно зашагивать, сильно накрениваясь на другой бок. Бубенчики его звенели в такт, зеленая балалайка ерзала за спиной. Так в раскачку он преодолел все пять этажей, подошел к своей двери № 52, приложил к ней все тот же прямоугольный ключ. Дверь пропела «Ах, кто‑то с горочки спустился!» и отворилась.

Сразу же в квартире загорелся свет и выкатился большой бежево-серебристый робот Егорр:

— Здравствуйте, Петр Самуилович!

— Здорово, Егорро, — устало произнес Петруша, прислоняясь к низкой вешалке и переводя дыхание после долгого подъема.

Робот подъехал к нему вплотную, живот из бежевого пластика раскрылся, осветился: внутри робота стояла рюмка водки. И сразу же зазвучал марш тореадора из оперы Кармен. Четыре года назад это стало традицией после каждого ночного выступления в Кремле.

Отдышавшись, Петруша вынул рюмку из живота робота, чокнулся с его серебристым лобком, выпил водку и поставил рюмку на место. Снял с себя балалайку, отдал роботу. Привалившись к вешалке, стянул сапоги. Потом снял свой наряд Зеленого Петрушки, повесил все на руки Егорра. Робот, урча, поехал к платяному шкафу.

Оставшийся в одних черных трусиках Петруша устало потянулся, зевнул и прошлепал в ванную. Здесь уже шумел кран, наполняя ванну пенящейся водой. Петруша с удовлетворением заметил, что робот добавил в воду не надоевший «Яблоневый сон», а «Сказку Семи Морей». Он стянул трусики, перевалился через край ванны и бултыхнулся в воду.

Пена пахла морем. Петруша сразу утонул в ней. Теплая вода, бурлящая вокруг его маленького, уставшего тела, была восхитительна. Выпитая водка распускалась в желудке горячим цветком.

— Ништяк… — выдохнул Петруша и закрыл глаза.

В ванную въехал Егорр с зажженной сигаретой «Родина». Не открывая глаз, Петруша приоткрыл накрашенный алым рот. Робот вложил в него сигарету, развернулся и замер с пепельницей. Петруша с наслаждением, глубоко затянулся, выпустил из ярких губ струю дыма. Столкнувшись с дымом, пена недовольно затрещала. Петруша снова затянулся, промычал. Робот взял у него сигарету. Петруша со стоном наслаждения схватил свой алый нос, отлепил, швырнул на пол. Потом принялся смывать грим с лица.

Смыв все, он снова открыл свой маленький рот с тонкими, бледными губами. Робот вложил в него сигарету. Вода перестала течь. Петруша курил, расслабленно лежа в ванне и глядя в темно-синий потолок с приклеенными блестящими звездами. На выступлении все прошло гладко, он скоморошил и плясал, как всегда лихо