Шрифт:
Закладка:
— Я знаю его.
— И я знаю, что вы его знаете… Может, подскажете, что в нем за секрет?
Адель почудилась издевка в голосе Беттины. Надо же, она просит совета! И у кого же? У нее, которая любит Эдуарда больше, чем кого-либо!
— Никакого секрета нет, — холодно бросила Адель, — просто этот человек слишком большой эгоист. Мне не удалось его удержать, я уверена, что и вам не удастся.
— Да, нам не удалось, — протянула графиня.
— Пожалуй, его привлекают исключительно невинные и наивные девушки, стало быть, не такие, как мы. Что ж, нас ждет неудача. Граф де Монтрей, — подытожила она насмешливо, — предпочитает девственниц.
И снова она подошла очень близко к тому, что чувствовала Адель. Она будто претендовала на то, что Адель считала своим непреложным правом: она пыталась показать, что знает Эдуарда, в то время как это была прерогатива только Адель. Анализируя свою связь, с болью и тоской вспоминая те летние дни, проведенные вместе с графом де Монтреем, Адель пришла к выводу, что Эдуарда привлекала в ней именно ее наивность. Он наслаждался этим, он с ней отдыхал. Но как смела догадаться об этом Беттина?
— Откуда вы это взяли? — спросила Адель, кусая губы.
— Все об этом свидетельствует. Он ведь выбрал себе невесту, говорят даже о скорой помолвке… Представляете, кто его избранница? Мадемуазель д'Альбон — девица красивая, но уж никак не соперница мне! У нее есть только одно преимущество — неопытность, то преимущество, которое ему нравится… хотя, по правде говоря, не знаю, не недостаток ли это.
На этот раз удар был сильнее, но Адель выдержала его так, что на ее лице не дрогнул ни один мускул. Может быть, сведения, выданные графиней де Легон, были слишком обширны, чтобы сразу их осмыслить и понять весь их ужас. По крайней мере, вместо осмысления в голове Адель раздался звон, и на какой-то миг голос графини для нее умолк. Она ничего не слышала. Руки ее продолжали сжимать поводья, но она не сознавала, что с ней, ничего впереди не видела и вела Турка словно вслепую.
Потом левый уголок ее рта дрогнул, и Адель холодным бесцветным голосом спросила:
— Граф де Монтрей женится?
— Да, как говорят. Для всех это было неожиданно.
— И он… женится на мадемуазель д'Альбон?
— Ничего удивительного. Младший д'Альбон — друг его детства. Право, не могу поверить, что вы этого не знали.
— Не знала, — произнесла Адель одними губами, глядя в сторону.
Разговор быстро увял. Что бы графиня де Легон ни говорила, это явно уже не интересовало мадемуазель Эрио. Лицо ее оставалось равнодушным, отвечала она неохотно, односложно и невпопад. Если Беттина это и заметила, то не подала виду. Увидев у манежа силуэт маркизы де Контад, графиня легко, хотя и вежливо, распрощалась с приятельницей. Адель осталась одна, далеко не сразу уяснив это.
Турок привез Адель ко дворцу Нейи. Тут уж нельзя было бесцельно ехать, глядя вдаль. На нее смотрели конюхи, и Адель сошла на землю. Она понимала, что нельзя допустить, чтобы кто-то заметил, в каком она состоянии. Однако все действия, которые она предпринимала потом, были бессмысленны и машинальны. Машинально она бросила поводья конюху, не заботясь более о коне, машинально, прошла через вестибюль, едва отвечая на приветствия, машинально, иначе говоря, инстинктивно отыскала кабинет в левом крыле здания, пустынное прохладное место.
Там было тихо, лишь хлопанье дверей доносилось издалека. Адель без сил опустилась на краешек кожаного дивана, некоторое время тупо глядела на свои белые, скрещенные на коленях руки, а потом яростно, гневно, исступленно прикусила зубами нижнюю губу.
Эта боль, которую она сама себе причинила, вывела ее из оцепенения. В ушах снова зазвучал голос графини де Легон, мелодичный, чуть насмешливый и чуть хриплый. Адель, еще ничего не уяснив до конца, бездумно прошептала имя:
— Мадемуазель д'Альбон.
Она не ощущала сейчас ни боли, ни гнева. Лишь бесконечную, неисцелимую усталость в каждой части тела и пустоту, так, будто из нее вынули душу. То, что она узнала, невозможно было объяснить.
Ей всегда казалось, что только она имеет право на Эдуарда. Они не виделись месяцами, но она ведь любила его. Дезире была его дочерью. Уже это многое объясняло. И тем более трудно было осознать появление вокруг Эдуарда сразу двух женщин, чуждых, незнакомых Адель, — графини де Легон и мадемуазель д'Альбон.
Впрочем, до Беттины ей не было дела. Во-первых, Адель теперь знала, каков Эдуард, угадывала, на что он способен, кроме того, из разговоров с мужчинами она узнала, что граф де Монтрей не святой, что далеко не все, что он делает, — хорошо и мудро, как она по наивности считала, что он посещает уличных женщин, ходит в публичные дома, бывает на самых разнузданных оргиях, и это даже чаще, чем в будуарах знатных дам.
Адель не тревожилась от этого, ибо знала, что ее это не задевает — к ней Эдуард отнесся по-другому, ею он был увлечен и, чтобы там ни было, никогда не равнял с проститутками. Во-вторых, инстинктивно Адель понимала, что Эдуард не мог влечься Беттиной, поэтому графиня де Легон не имела никакого значения, даже если бы она провела с ним сто ночей.
Но Адель с яростью угадывала, сердцем чуяла куда более опасного врага — мать Эдуарда и все, что та олицетворяла. Ей казалось, что не будь графини де Монтрей на свете, рано или поздно Эдуард преодолел бы собственный эгоизм и решился бы связать свою жизнь с Адель. Все — его слова, жесты, взгляды — убеждали Адель в этом, когда она начинала вспоминать их связь. Само существование графини де Монтрей все сломало. Теперь появилась мадемуазель д'Альбон, и была она из того же круга, — круга, ненавистного Адель. Ненавидела она его потому, что чувствовала себя бессильной с ним бороться.
Мадемуазель д'Альбон обладала тем, чего не имела Адель. Она благоразумно хранила свое целомудрие до брака, была скромна, воспитана, невинна. Она была живым воплощением постного понятия «порядочная девушка».
Она ничем не пожертвовала
