Шрифт:
Закладка:
На вопрос отвечает мой скромник Степка, потом очередь настигает Зою — Роберту все-таки удается заставить девчонку согласится мыть посуду вместо Златы.
— Снова я? — спохватывается Злата, вытягиваю карточку дрожащими пальчиками. — Правда.
— Злата, ты будешь скучать, когда Никита уедет? — детский вопрос, наивный, но Степка задает его, несмотря на мое недавнее ультимативное «нет».
— Да, буду, — без раздумий отвечает девчонка.
Так тебе и надо Никита. Она не побоялась выставить свои чувства напоказ. А ты струсил… Перед какой-то там Ланой, давно влюблённой в тебя и парнями. Слизяк и трус, вот ты кто.
— Давайте выпьем, что мы зря брали настоящее вино? — предлагает Роберт. — И тарелки свои тяните, сейчас каждому положу ужин.
Я чувствую, как изменилось настроение Золотко. Она улыбается и общается с девчонками и моим любопытным Степкой, но ее глаза… Они остаются потухшими и пустыми. Своим нелепым «нет» я сразил ее наповал. Ее веру в наше будущее.
— Спасибо, Роберт, это было очень вкусно. Спасибо, девчонки, салат просто пальчики оближешь. Если позволите, я пойду в душ, пока вода не успела остыть. А потом вернусь и еще что-нибудь спою.
— Иди, Злата, мы тебя ждем. За буйки не заплывай! — блещет остроумием Роберт, а я провожаю девчонку тоскливым взглядом.
Глава 17
Злата
«Нет, нет, нет…», — признание Никиты ранит душу, как острое лезвие. Кажется, от нее уже и не осталось ничего… Пепел костра или унылое трепыхание раненых крыльев. Я с трудом сдерживаю истинные эмоции, пряча их за маской учтивости и дружелюбности. Смеюсь, нахваливаю стряпню Роба, общаюсь с девчонками, почти физически ощущая сердечную боль. Как же тяжело… И ведь знаю, что Никита уедет, а мы расстанемся. Так почему его порывистое признание я воспринимаю так остро? Ну не любит он меня, и хорошо. Радуйся, Златка, что отделалась малой кровью.
Подхватываю рюкзак, лежащий в общей куче, и бреду в душ, если так можно назвать зловещую конструкцию, виднеющуюся в темноте. Синий огромный бак неуклюже стоит на высоких металлических подпорках, а стенами служат толстые клеенчатые занавеси. Поворачиваю рычаг и становлюсь под теплые струи. Только бы не расплакаться… Еще не хватает проявить перед этой выдрой Ланой свою слабость. Выжимаю мокрые волосы, надеваю чистое белье, белый длинный сарафан и выхожу из кабинки, чуть не столкнувшись нос к носу с Никитой.
— Ой, а ты здесь откуда? И ты… мокрый.
С его головы капает вода, а в больших карих глазах отражается луна. Сердце пропускает удар от волнения и любви… Тяжело тебе будет, Златка. Забудешь ли ты его глаза? Улыбку и ямочку на щеке, прикосновения больших горячих ладоней.
— Я в море купался. Вода теплая. Не хочешь посмотреть на качели? Говорят, там красиво. Виден обрыв и ветер воет так, словно разговаривает. Кажется, в нем обрывки слов, песен, звуки музыки, шум дождя.
— Ты так красиво говоришь, — улыбаюсь, ловя его блестящий взгляд. — Идем.
Никита берет меня за руку и ведет к обрыву. Ветер треплет полы длинного сарафана и мои распущенные волосы, а вместе с ними и мое сердечко трепыхается в груди как глупая бабочка.
Никита садится на качели и притягивает меня к себе. Сажусь к нему на колени, даже через одежду чувствуя, как сильно бьется его сердце.
— Золотко, — шепчет он и гладит мое лицо ладонями. — Злата…
Не знаю, что будит во мне смелость — его возбужденный взгляд или слова, слетающие с губ, горячие касания ладоней или частое взволнованное дыхание. Я разворачиваюсь и сажусь на Никиту верхом. Припадаю к его губам и жадно целую. Пью его и не могу напиться… Мы целуемся, не жалея губ, так, что становится больно. Никита замирает, словно раздумывая, остановиться или переступить черту. Часто дышит, упираясь лбом в мой лоб, а потом толкает в пропасть нас двоих… Поддевает края моего сарафана и ползет ладонями по бедрам, стягивает белье и спускает с моих плеч лямки…
— Злата, если хочешь, останови меня, — шепчет он хрипло.
— Нет, что ты. У нас мажоров это нормально. Я не против.
Дурацкая реплика, знаю, но Никиту она не останавливает. Он целует мои губы, плечи, грудь, съезжает ладонями по животу, ниже…
— Боже, Златка… Ты такая…
Да, я чуть дышу от волнения и возбуждения. Подаюсь вперед, навстречу ласкающей меня руке и целую Никиту. Его губы, скулы, веки… Встречаю одурманенный взгляд, ловлю горячее дыхание и прикусываю губы, чтобы не стонать в голос. Воздух превращается в горячую пульсирующую лаву, в глазах темнеет, в ушах гулко стучит пульс… Мне страшно срываться в оглушительную мощь удовольствия, приближающуюся ко мне, как лавина. Что-то меня останавливает… Поздно, Златка… Поздно бояться…
— Золотко мое, не бойся, — Никита угадывает мои мысли, не переставая целовать и ласкать меня. — Расслабься. Я тебя держу.
Хорошо, что у него хватит сил удержать меня. Потому что я боюсь упасть. Вздрагиваю от раскроившего меня надвое удовольствия и валюсь на грудь Ника, постанывая и задыхаясь. А потом на смену удовольствия приходит пронзительная боль — в тот момент, когда Никита делает меня своей. Я кусаю губу так, что чувствую металлический привкус крови во рту, но не сдерживаюсь и громко всхлипываю. Никита застывает и слегка отстраняется.
— Это то, о чем я думаю?
— Да, у меня это в первый раз. Прости, но я боялась… Боялась, что оттолкнешь. Я… Я люблю тебя, и ничего не говори, я-то знаю, что ты меня нет, да это не нужно…
— Мелкая, ты меня с ума сведешь, — шепчет он, крепче прижимая меня к себе.
Гладит успокаивающе, целует, боясь причинить большую боль, а потом замирает, крепко сжимая мои бедра и шепчет в самое ухо:
— И я тебя, похоже, люблю.
Глава 18
Никита
Я с трудом сдерживаю переполняющие сердце эмоции. Сцеловываю с лица моей Золотко слезы и глажу ее плечи. Моя. Навсегда и неделимо. Как бы самоуверенно это ни звучало. Не представляю, что теперь сможет нас разлучить? Расстояния, люди, обстоятельства? Я преодолею любые, только бы она меня ждала или поехала вместе со мной.
— Прости, Злата. Если бы ты сразу сказала, я не решился…
— На качелях? — улыбается она.
— Да. Я дурак. Златка, пойдем в море? Кажется, я тебя испачкал.
— Идем. А нас ребята не хватятся?
— Им и без нас хватает развлечений.
Мы плещемся в море, целуемся, а потом я снова говорю ей слова любви, так легко сорвавшиеся с губ… Моя девочка… Хрупкая нежная маленькая женщина, так некстати появившаяся на