открытой душой взглянувший на небо и на землю, на все прекрасное и страшное, что мы называем природой, Вселенной и т. п., и сущность чего навсегда останется без соответствующего названия, первый человек, говорим мы, который впервые увидел все это сознательно, торжественно и, по всей вероятности, молча опустился на колени, совершив под влиянием внутренней потребности «нечто оригинальное», что Другим мыслящим людям показалось весьма выразительным и достойным подражания! И с того дня стали молиться, преклонив колена. Эта безмолвная молитва старше всех словесных молитв, молебнов и литургий. Она – начало всякого богослужения, которое нуждалось в одном лишь начале, так оно было разумно. Что за поэт был этот первый молящийся!

LIII. Не падай духом! Ты не одинок, если ты веруешь. Разве мы не говорили о сонме святых? Невидимом, но действительно существующем. Сопровождающем тебя и окружающем своими объятиями, покуда ты достоин того. Героические страдания святых возносятся из всех стран и из всех времен, как священное «Miserere». И их великодушные дела, их подвиги звучат как безграничный, вечный мелодичный гимн, подымающийся к небу. И не говори, что в настоящее время нет символа божественного. Разве Божий мир – не символ божественного? Разве неизмеримость – не храм? Разве история человека и человечества – не бесконечное Евангелие? Прислушайся только, и вместо органа ты услышишь, как и в древние времена, пение утренних звезд.

LIV. Какие полки, и толпы, и поколения таких людей уже поглотило забвение! Их прах образует ту почву, на которой жизнь наша продолжает давать плоды.

LV. Человек не должен жаловаться на времена: из этого ничего не выходит. Время дурное – ну что ж, на то и человек, чтоб улучшить его.

LVI. «Настанет время, – говорил Лихтенберг с горькой иронией, – когда вера в Бога будет, как в детские сказки». Или, как выражается Жан-Поль: «когда сделают из света – мировую машину, из эфира – газ, из Бога – силу, из загробной жизни – могилу». Мы же думаем, что такого дня не будет. Во всяком случае пока борьба еще ведется – и философия газа и могилы еще не вылилась в форму устава с выработанными положениями – нужно предоставить свободу действия мистицизму и всему тому, что честно выступает против этой философии. Побольше беспартийности и свободы, и правда одержит верх!

LVII. Если время наше – время неверия, почему мы должны на это роптать? Разве не настанет лучшее время? Да и не настало ли оно уже? Период веры чередуется с периодом неверия, как сжимание сердца чередуется с расширением. Весенний рост, летнее изобилие всяких мнений и творений должны сопровождаться смертельным увяданием осени и земной развязкой. А за ними снова наступает весна. Человек живет во времени. Все его земное существование, его стремления и судьба – продукт времени. И лишь в преходящих символах времени обнаруживается вечно неподвижная вечность, в которой мы живем. И все же в такое зимнее время отрицания для людей, одаренных благородной душой, сравнительно тяжело. Но несмотря на то, что они родились в такое время, они должны бодрствовать и трудиться. А для людей с притупленной чувствительностью даже приятно, что они могут, погрузясь в лень, грезить и спать и проснуться лишь тогда, когда гремящие бури с градом пронесутся, совершив свою работу. И нашим молитвам, нашему мученичеству, наконец, будет дарована новая весна.

LVIII. Еще неосновательнее кажется нам страх, что вместе с суеверием исчезнет и религиозность. Религиозность не может исчезнуть. Маленький дымный огонь от горящей соломы может скрыть от наших глаз звезды на небе, но звезды тем не менее остались на небе и снова покажутся нам.

В общем, мы должны повторить известное изречение, что недостойно верующему человеку смотреть на неверующего со страхом или с отвращеньем, или с каким бы то ни было другим чувством, кроме сожаления, надежды на его поправленье и братского сочувствия. Если он ищет истины, разве он нам не брат и не достоин сожаления? А если он не ищет истины, разве он не все же наш брат и тем более достоин сожаленья?

LIX. Не можем ли мы посмотреть на то ужасное горе, которое теперь со всех сторон окружает нас, как на голос из немых недр природы, взывающий: «Глядите! Спрос и предложение – не единственный закон природы. Уплата наличными деньгами – не единственная обязанность людей по отношению друг к другу». Глубоко, много глубже спроса и предложения лежат законы и обязательства, священные, как сама жизнь человеческая. Если вы будете действовать дальше, вы познакомитесь с ними и должны будете покориться им. Кто познает их и научится повиноваться им, тот будет иметь природу на своей стороне. Он будет работать, и высокая награда достанется ему в удел. Кто же не узнает этих законов, против того будет сама природа, и он не будет в состоянии работать в пределах природы. Мятежи, ссоры, ненависть, одиночество и проклятия будут следовать за ним по пятам, пока все люди не познают, что то, чего он добился, как бы оно ни казалось блестящим на вид, – не успех, а полнейшая неудача.

LX. Пока что будем радоваться, что, по крайней мере, одно признается всеми и повторяется на всех языках: человек еще пока человек. Гений механизма не всегда будет давить нашу душу, как кошмар, и в конце концов, когда волшебным словом старые чары будут разрушены, станет нашим послушным рабом и будет исполнять все, что мы потребуем. «Мы близки к пробуждению, когда видим во сне, что нам снится сон». У кого есть глаза и сердце, тот и теперь может сказать: «Зачем мне колебаться? Свет светит в мире для тех, кто любит свет. Так как любить его следует безграничной, самоотверженной, все выносящей любовью».

LXI. Дайте знать людям, что они созданы Богом, и в кратчайший промежуток времени способны создать такое, что будет жить веки вечные. Это действительно великая задача. Не машинами для обработки земли и не машинами для переваривания пищи, а также и не рабами других людей или собственных страстей должны они быть, а прежде всего им следует быть людьми.

LXII. Одно, собственно говоря, должно было бы нам быть ясно, «в общих чертах», а именно, что «сияние Божье» так или иначе, в той или иной форме должно развиться из глубины даже этого промышленного века нашего.

LXIII. Да, всюду свет проникает в мир. Люди не любят тьмы, они стремятся к свету. Глубокое чувство вечной природы, справедливости проглядывает везде и видно на каждом шагу.

LXIV. Человек, в сущности