Шрифт:
Закладка:
Оправившись с дороги, миссионеры приступили к поверке оставшегося имущества. Оказалось, что многого не достает: одна часть поломана, другая – расхищена, третья – приведена в негодность. Сторож, который оставался при имуществе, сбежал, другой, временно приставленный, ничего не знал. Французская Дипломатическая Миссия (теперь Консульство), которой была поручена охрана русского достояния, отказалась возместить расхищенное. Словом, виновных не было.
О. Павел, рапортом своим от 20 августа 1906 г. извещая Петербургского митрополита Антония о прибытии своем в Сеул и утрате миссионерского имущества, между прочим, писал следующее:
«Мы воодушевлены желанием всецело отдаться святому благовестническому служению и радуемся, что, наконец, находимся у себя «дома» и у своего дела, не взирая на то, что здания были ограблены в период русско-японской войны и мною теперь найдено, что горе наше состоит не в том, что унесены почти все хозяйственные вещи и взломаны некоторые двери, шкафы и пр., но что самые здания, запертые и лишенные притока света и воздуха в течение двух с половиной лет, не мало пострадали: штукатурка местами обвалилась, большей же частью потрескалась, печи повреждены, крыши протекают и т. д., так что все это требует неотложного ремонта во избежание окончательной порчи помещений»[85]…
Если так дело обстояло с недвижимым имуществом, то еще хуже было с ризницей. Ризница, как уже говорилось, отправлена была в Шанхай и там, в одном из пакгаузов подмочена во время периода дождей. Можно себе представить, что из нее получилось через три года. Когда представлены были ящики и открыты, то вместо риз нашлись в них только полусгнившие клочья. Пришлось обращаться в Хозяйственное Управление при Св. Синоде с просьбою выслать необходимое количество облачений, по крайней мере для праздничных богослужений. Просьба уважена, облачения высланы, но не в таком уже виде и количестве, в каком имелись прежде; причем ризы получены разнокалиберные, простенькие, недорогие[86]. Впрочем, Миссия рада была и такому скромному даянию, иначе служить было бы совершенно не в чем[87].
Жизнь и труды миссионеров
С 1 января 1907 г., когда прибыли на место миссионеры, жизнь в Миссии стала более размеренной, текущей по строго определенному порядку и образцу монастырскому. Так, для богослужения и домашней молитвы, для занятий и отдыха определено было известное количество времени и назначены должные часы. Каждый день начинался и кончался общей молитвой в братской столовой, промежуток дня уделялся послушанию, данному каждому сообразно его знаниям и способностям; свободное время отдавалось отдыху.
В 7 утра обычно начиналась «молитва», состоящая из утренних молитв, часов и чина изобразительных, в 8 – чай, с 9 до 12 дня – занятия в кельях, в 12 дня – обед, с 2 до 4 пополудни – физический труд в огороде или саду, в 4 вечера – чай, от 5 до 7 – домашние занятия, в 7 – ужин, в 8 – «молитва». Вечерняя «молитва» состояла из молитв на сон грядущий, малого повечерия и помянника. После нее все, поклонившись друг другу, расходились по своим местам, и остаток вечера проводили каждый у себя в комнате. Такой порядок наблюдался все время управления Миссией о. Павлом, за исключением праздничных дней, когда домашняя молитва заменялась церковной, труд – отдыхом.
Церковное богослужение совершалось все воскресные и праздничные дни, а также в дни субботние – обязательно. На праздники с вечера – Всенощное Бдение, в праздники – Литургия. Бдение начиналось в 5 ч. вечера, Литургия в 9 ч. утра круглый год. Продолжительность и того и другого богослужения была от часу с половиной до двух часов и более. В субботние дни богослужение отправлялось исключительно заупокойное по православным воинам, за веру и отечество живот свой положившим. С вечера в пятницу служился «па-растас», утром – Литургия с панихидой. После панихиды тотчас же начинался акафист Божией Матери, читавшийся перед образом Тихвинская «Слезоточивая» иконы Божией Матери, принесенной с Афона. Великим постом служба совершалась на первой, четвертой и Страстной седмицах, впоследствии, когда были открыты станы, и в остальные недели, в каждом стане по очереди. В станах богослужение происходило в специально устроенных для сего молитвенных домах-фанзах, перед самодельными маленькими иконостасиками, обставленными вместо икон картинами Спасителя, Богоматери и Угодников Божиих.
Естественно, самым торжественным из всех богослужений было богослужение в день Св. Пасхи. В ночь на светлый праздник Христов Миссия украшалась национальными флагами, разноцветными фонариками, арками и т. п. Храм с внутренней и внешней стороны утопал в цветах и всевозможной зелени[88]. Свет от электрических лампочек разливался по всему храму и вокруг него. Церковь переполнялась молящимися. Среди посетителей можно было видеть не мало местных иностранных резидентов, как-то: американцев, англичан, французов и других, с любопытством взиравших на наше православное торжество. Согласно уставу пасхальное богослужение обычно начиналось в 12 часов ночи Утренею и оканчивалось в 3 часа Литургиею. Начало и конец службы, не смотря на глубокую ночь и царящее в городе язычество, сопровождалось по обычаю русскому «красным звоном», далеко разносившимся по окрестностям спящего города.
После богослужения тут же ночью корейцы-христиане приглашались в братскую столовую для разговенья, где к этому времени накрывались столы и приготовлялись пасхальные яства. Здесь гости рассаживались вокруг столов: с одной стороны, мужчины, с другой – женщины и дружно принимались за предложенные кушанья. В роли хозяина находился при них кто-нибудь из членов причта, тогда как другие уходили в Генеральное Консульство поздравлять Консула. Угостившись вдоволь, корейцы благодарили хозяина и на рассвете мирно расходились по своим домам.
Кроме традиционного пасхального угощения, та же корейская паства еженедельно по воскресным дням, после Литургии приглашалась на чай. Собирались в той же столовой, что и на Пасху. К чаю подавались в изобилии булки, сахар и иногда варенье. При этом случались нередко своего рода курьезы: какой-нибудь кореец или кореянка из новичков, не имевшие понятия о чае, клали столько сахару в чашку, что получался сироп, который, несмотря на всю его приторность, поглощался ими не без удовольствия. Иные под «шумок» тут же рассовывали по карманам куски сахару и хлеба, с тем, чтобы поделиться такими «лакомствами» со своими домочадцами, не бывшими на угощении[89].
Однако, несмотря на дешевизну жизни того времени, чаи эти все же изрядно били по тощему карману миссионеров. Чтобы избежать излишних расходов на такого рода угощения,
