— Научите его. У меня больше нет времени.

— Немножко попробовать можно. Только я применю другой метод. Впрочем, все равно ничего не получится. За два часа могли сами убедиться.

— Меня это не касается. Исполняйте приказание.

Пан капрал опоясался ремнем с австрийским орлом и расправил шинель.

— Приказание-то вы дали, да невыполнимое. Все равно от «губы» никуда не уйдете.

— Это я и без вас знаю. Только сидеть нам придется на пару.

— Ну, ничего, как-нибудь переживем!

Уходя, пан капрал сильно хлопнул дверью.

Новый метод испытывался всего пять минут.

Вольноопределяющийся тоже ушел и тоже на свидание с девушкой.

Однако если в первом взводе в этот вечер было угрюмо и неприветливо, то во втором было весело. Оказывается, Кадержабек соврал пану поручику: во время описания лунной ночи он действительно смеялся, но смеялся тому, что шепнул ему на ухо Шрайбер. А в словах Шрайбера не было ничего безнравственного, как полагал поручик: речь шла всего-навсего о процессе пищеварения. Кроме того, второй взвод потешал Клуст, денщик пана поручика, который знал гувернантку, с глазами, темными, как сливы, и рассказывал о ней всякие истории.

В это же время в коридоре, у открытого окна, стоял рядовой Прашек, тот самый Прашек, который сказал Хомяку, что родина — это чехи. Он стоял, смотрел на угрюмый квадрат казарменного двора и плакал. В том, что он плакал, не было, между прочим, ничего удивительного: в начале осени в коридорах у окон часто стоят избалованные маменькины сынки, оторванные от материнских юбок и отданные во власть всемогущих фельдфебелей, и, глядя на сумрачный казарменный двор, плачут…

На вечернюю проверку дневальный никак не мог отыскать рядового Сомеца, о котором сегодня так лестно отозвался пан майор. Только к трем часам ночи его привел патруль из запрещенного дансинга «У лебедя», совершенно пьяного, истерзанного, без единой пуговицы и без погон. С двумя приятелями, — один из которых был егерем, а другой — ефрейтором 2-го батальона, — он разнес бы кружками и бляхой все заведение, если бы хозяин вовремя не дал знать в казармы. Для Сомеца это не было чем-то необычным.

На другой день утром происходил опрос.

В коридоре с полной выкладкой по команде «смирно» ровной шеренгой стоят пятнадцать солдат. Пан поручик маячит на левом фланге и вот уже двадцать минут — благо, капитан сегодня не торопится — добивается, чтобы солдаты подравняли пятки.

— Эй вы, там, немного вперед, и вы тоже. Гавранек, назад! Много, hergot![22]

Наконец, когда все стоят так же, как и двадцать минут назад, из ротной канцелярии выходит пан капитан.

Выслушав все доклады и все «Herr Hauptmann, ich bitte gehorsam[23] выдать мне новые подметки» и «… разрешить мне…», пан капитан приближается к Сомецу.

— Herr Hauptmann, ich melde gehorsam, dass ich zum Rapport befohlen bin.

Капитан принимает равнодушную позу и этак безразлично разглядывает опухшие глаза Сомеца и кровоподтеки на его щеках и на носу.

— Ты? За что же это? — спрашивает он с любопытством.

Видно, пан капитан большой шутник! Он давно знает, за что, — ему первому доложили в канцелярии, но он хочет услышать обо всем еще раз.

— Осмелюсь доложить, пан капитан, вчера я был «У лебедя», и один штатский стукнул мою любимую девушку по голове.

— Гм, — удивленно и вместе с тем сочувственно произносит пан капитан. — Этот штатский есть хулиган! Ты говоришь, он дал тфой любимый тефушка по голове, так, что ли? Гм… Гм!.. А этот, тфой любимый тефушка — порядочный тефушка и ничего ему не сделяль, да?

— Ничего!

— Вот видишь. Я срасу догадалься, что нитшего… Шаль, шаль, такой красивый тефушка… Ну, а еще что?

— Осмелюсь доложить, этот штатский еще обругал меня и оскорбил мою честь.

— Так он еще обругаль тебя? Он еще оскорбиль тфой шесть? Нет, вы подумать только! Как же он оскорбиль тфой шесть?

— Он сказал мне, что я мерзавец.

Пан капитан таращит «от ужаса» глаза и складывает руки на груди, делая вид, будто ему не верится.

— Ты это серьесно гофоришь? Серьесно? Он сказаль, что ты есть мерсафец? Этот штатский сказаль тебе, что ты есть мерсафец. Нет, это нефосмошно. Я не верю этому… Гм-гм-гм! Послюшай-ка, Сомец, ты не снаешь, где шивет этот штатский?

— Осмелюсь доложить — не знаю!

— Ах… как это шалько, что ты не снаешь! Как шаль! Как ты тумаешь, почему я тебя об этом спрашиваю?

— Осмелюсь доложить — не знаю!

— Не снаешь? Он не снает! Так снай. Я хотель… э… э… besuchen[24] этот штатский, посмотреть на него. Таких умных штатских я еще не встречаль. Посмотреть и сказать: мое почтение, герр штатский, вместо того чтобы назвать зольдата Сомеца мерсафцем — вам бы следовало насвать его «самым отпетым мерсафцем во всем полку»! Ты… ты… — Пан капитан умолкает, а потом, вытаращив глаза, начинает кричать: — Паршифец! Только и снает, что наширается, как швайн[25], только и снает, что мордобоем санимается! Ну, погоди у меня! Я тебе покажу «любимый тефушка», я тебе показу «шесть»! Я тебя, сфолочь, скною на гауптфахте! — а затем по-немецки: — Паршивая свинья! На кого он похож! На кого он похож, черт его побери! Позволил какому-то штатскому разукрасить себя как… как… — и снова по-чешски: — Ну, погоди, негодяй! Я тебе садам, мерсафец! Я тебе садам! Погоди у меня!

Капитан делает шаг вправо и оказывается лицом к лицу с Хомяком.

Хомяк молчит.

— Ну? будешь гофорить?

— Геркаптан, ихме… ихме…

Пан капитан подбоченивается, усмехается и взглядом приглашает поручика полюбоваться на это зрелище.

— Ну, молетец, молетец… отличилься…

— Гератман, гератман, ихме… ихме…

— Ну, дальше, дальше, воль! — понукает Хомяка капитан, — снаешь, что есть воль?

Хомяк не понимает. Он в ужасе.

— Снаешь, нет? — пан капитан приставляет ладони к вискам и изображает рога. — Это, который делает: муу-у!

— Гератман, ихмеле… — пытается Хомяк хоть как-нибудь загладить свой промах, но у него ничего не выходит, и он стоит красный, как рак, и едва не плачет.

Пан капитан смотрит на него и наслаждается. Наслаждается и пан поручик.

— Потшему этот больван не снает рапорт? — оборачивается капитан к поручику.

— Я приказал капралу Граздере научить его.

— Капрал Граздера! — гремит по коридору.

Капрал выбегает из дверей, летит по коридору и вытягивается в струнку перед командиром роты.

— Вы получили от герр лейтенанта Befehl[26] наутшить Хомяка гофорить: dass ich zum Rapport befohlen bin?

— Осмелюсь доложить, так точно, но…

— Я посашу вас! — орет капитан.

— Осмелюсь…

— Abtreten![27]

Капрал щелкает каблуками,